Последнее прибежище негодяя
Шрифт:
– Зачем все это?! – тихо простонала она.
Кивнула на мужчину, скорчившегося на корточках у открытой двери, той самой, за которой жили досаждавшие деду соседи, которых она сочла вполне милыми людьми. Человек что-то соскребывал с пола, чем-то, наподобие ушной палочки, и отправлял все в пробирку.
– Если все всем ясно, зачем это?!
Саша всхлипнула возле открытой двери дедовой квартиры. Там активно кто-то что-то делал, был слышен стук передвигаемой мебели и голоса. Целый хор голосов!
– Не могу! – Она уперлась пятками в порог квартиры, обернулась
– Надо, Саша, – довольно-таки грубо он втолкнул ее в квартиру, крикнув ей вслед: – Принимайте, господа полицейские. Это внучка убийцы…
Все вопросы, которые ей потом задавали, и собственные ответы – несуразные, сумбурные, никому не нужные – совершенно не вспомнились на следующее утро. Все тот же хор голосов остался в памяти, мелькание чужих лиц перед глазами. Калейдоскоп просто лиц! Симпатичных и не очень. Озабоченных и раздраженных. Ей даже представлялись, кажется. Даже кто-то жал ей руку, призывая держаться. Все комом, все смутно.
Ничего не вспомнилось с такой болезненной четкостью, только Витькины слова.
– Это внучка убийцы! – крикнул он почти с облегчением, видимо, от мысли, что миссия его завершена. Он и правда потом куда-то исчез. – Это внучка убийцы…
Саша заворочалась на диване, села. Обнаружила, что всю ночь проспала в тех же высоких кроссовках, в которых шла вчера через улицу, и в пуховике. Она даже не расстегнула его и пояс не развязала. Теперь у нее ныли все бока и живот. Или это не от пояса, а оттого, что не хватало дыхания? Как она очутилась дома?
Саша поставила на коленки локти, осторожно пристроила гудящую болью голову на сцепленные пальцы, постаралась вспомнить.
Она говорила с кем-то. Так? За ней записывали. Какой-то парень, высокий, веснушчатый, он смотрел на нее с сочувствием. И даже подал ей стакан воды, когда у нее перехватило горло. Потом она снова говорила, но уже с другим человеком. Среднего роста, с крепкими мышцами, цыганистого вида молодой мужик смотрел на нее без сочувствия. И зачем-то задавал ей вопросы про Соседову Аллу Юрьевну.
– При чем тут Алла Юрьевна? – возмутилась она в какой-то момент.
Конечно, он ответил ей, что здесь вопросы задает он, а ей следует не капризничать, отвечать и все такое. Потом спросил про Сашу Горячева. Когда она с ним в последний раз виделась.
– Давно, – честно ответила Саша.
– И не общались вовсе?
– Он звонил мне сегодня, – вспомнила она. – Мы говорили с ним как раз тогда, когда Ломов пришел мне сообщить…
Ей снова перехватило горло. И снова ей подал стакан воды тот парень в веснушках.
Что было потом? Потом она что-то подписала и пошла домой. Нет, не так. Кажется, ее кто-то провожал до дома. Она точно помнит, что чья-то чужая рука открывала ключом дверь ее квартиры. Кто-то ее провожал. Кто?!
– Ни черта не помню, – пожаловалась Саша своему смутному отражению в громадной плазме телевизора. – Кто это был?
Тот, кто провожал ее поздно ночью до дома, позвонил ей через час. Все это время она безуспешно пыталась найти выход своему горю в слезах, но они вдруг исчезли.
– Александра? – Номер на мобильном был неузнаваем. Голоса она тоже не знала. – Воронцова?
– Да, – подтвердила она, не моргая, рассматривая заплаканное окно.
– Это Данилов, Сергей Данилов.
– Мы знакомы? – Она попыталась вспомнить, кто это, но не смогла. – Простите, но…
– Ничего, все в порядке. Я провожал вас вчера ночью до дома. Я руководитель следственной группы. Веду расследование по факту… – Он ненадолго замялся, но потом уверенно продолжил: – По факту трагедии, разыгравшейся вчера по известному вам адресу.
– А-а, понятно. – Саша допила остатки кофе пятой уже по счету чашки. – Простите, как вы выглядите? Я ничего не помню из вчерашнего. Простите.
– Я? – Кажется, он растерялся. – Обычно я выгляжу.
– Это вы с веснушками? – решила она ему помочь.
– Нет. Это Игорь Мишин. Мой помощник.
– А-а, понятно. Вы тот самый жесткий следователь, задавший мне вчера крайне много неуместных вопросов про мою начальницу Соседову Аллу Юрьевну. – Саша подперла щеку кулаком, не переставая таращиться на стекло. – Так и не могу понять, зачем? Кстати, а вашему помощнику передайте от меня большое спасибо. Он дал мне воды… Как раз тогда, когда я в этом особенно нуждалась. – И вдруг, совершенно без переходов, Саша спросила пугающе чужим голосом: – Когда я смогу похоронить деда?
Данилов озабоченно крякнул и принялся что-то лопотать про необходимость дополнительных экспертиз. Это займет какое-то время. Что кое-что для него лично остается непонятным. Ему еще надо поговорить с соседями. С каждым, лично! И что как только будет возможным, ей сообщат.
– Когда?! – перебила она его.
– Думаю, не раньше чем через неделю.
– Твою мать! – ахнула она, забыв о приличиях. – Он… он прожил честно и благородно! Он кадровый военный! У него было, есть и остается имя… Честное имя! Он заслужил быть преданным земле в положенное по христианским законам время. Вы… вы все чудовища! Ненавижу вас!..
Она отключила телефон. Совсем отключила, швырнув его на кухонный подоконник.
Через полчаса, вдоволь наревевшись и нарядившись в серый спортивный костюм и все те же кроссовки, в которых проспала ночь, синюю ветровку с капюшоном, Саша вышла из дома.
Плевать ей на все их расследования, вместе взятые! На экспертизы и прочее! Она сама, сама опросит всех свидетелей! Она сама станет говорить с людьми, которые гладили ее по голове еще в раннем детстве, жалели ее, когда она осиротела, и нахваливали, когда она подрастала. Она вытрясет из них всю правду! Она добьется! Узнает, почему дед выстрелил сначала своим соседям в головы, а потом себе. Она узнает, будьте уверены!..