Последнее путешествие Клингзора
Шрифт:
– Пейотль, - хрипло ответил он.
– Священный кактус индейцев.
– Чем он священен?
– спросила она.
– В нем содержится мескалин. Сильный галлюциноген.
– Вот как? И что же. Его едят?
– Нет, зачем же. Цивилизованные люди его пьют.
– Вы цивилизованный человек?
– Да!
– почти выкрикнул он, но потом взял себя в руки.
– Говорят, - сказал он с усмешкой.
– Пара осведомленных магов давала мескалин Гитлеру, чтобы вывести его на личного демона. И вывела.
– Да? А у вас есть личный демон?
– У каждого есть личный демон.
– Нет. У меня нет
– Почему?
– Потому, что я сама демон.
– Знаете, - сказал он, - вы начинаете меня интересовать. Хотите попробовать?
– Мескалин?
– Да, мескалин.
– А вы не боитесь?
– Мне-то чего бояться?
– удивился он.
– Вдруг я окажусь сильнее вашего демона?
Он рассмеялся.
Он начал ощущать веселый азарт, с ним такое случалось и раньше. Но веселый азарт не всегда заканчивался хорошо.
– О, кей. Сейчас я принесу ящик Пандоры.
Доставая шкатулку из стенного сейфа в кабинете, он ощутил как бы тень, как бы холод, как бы предчувствие пропасти.
– Ерунда!
– громко сказал он в тишине комнаты и, захлопнув дверцу, направился в гостиную.
– Эта штука очень горькая, - говорил он, разливая по чашкам кофе, - и не вкусная. Поэтому я предпочитаю употреблять ее вместе с кофе и сахаром. Да и вообще, кофеин хорошо с ней сочетается, - он изъял пипеткой из хрустального флакона некоторое количество прозрачной жидкости и капнул по три капли в чашки дымящегося кофе.
– Начнем?
Озера света. Нет, на люстру лучше не смотреть. Он перевел взгляд на Диану. Она сидела расслабленно, спокойно, прикрыв свет глаз, тени ресниц лежали на щеках, ее тело светилось белизной, ее платье - крылья ночи. То, что она видит, принадлежит только ей. Он откинулся в кресле и закрыл глаза.
Некоторое время он привычно плавал среди светящихся геометрических фигур неземной красоты. Затем медленный водоворот света мягко вынес его в знакомое место. Это был самый печальный и в то же время самый желанный из его маршрутов. Здесь было солнце и легкие облака, и голубое небо. Он сидел в белом садовом кресле посреди зеленой лужайки, рядом вздымалось кругло-загорелое тело сосны.
Краем глаза он привычно заприметил движение дочери, как только она начала идти к нему от мишени на краю лужайки. И заранее прикрыл глаза от удовольствия. Подойдя, она легко коснулась губами его виска.
– Ну как?
Он открыл глаза. Вообще-то, по сценарию, здесь должна была быть Эвелина. Но перед ним стояла Диана. В своей черной тунике и со спортивным луком Эвелины в руке. Ну что ж, значит, сценарий изменился.
– Класс, - сказал он, имея в виду стрелы, торчащие в сердце мишени.
– Но прямая стрельба - это уже пройденный этап, ребячество. Тебе пора стрелять навесом, - и показал рукой, как.
В это время, как всегда, из дома вышла мама Эвелины. Она приволокла с собой широкий, как сковородка, бокал шампанского и теперь, усаживаясь в соседнее белое кресло, изо всех сил старалась его не расплескать. Умостившись, она уставилась на Диану.
– А это кто?
– вдруг рявкнула она.
Значит, заметила. Значит, новая вариация пошла своим извилистым путем.
– Это подруга Эвелины, - ответил он, - Диана.
Женщина кивнула, как лошадь, и на время замолчала, надолго присосавшись к своей сковородке.
– Мне не нравится, - сказала она, утеревшись рукой после глотка, - как ведет себя Эвелина. Почему она все время стреляет?
– великолепное шампанское в ее плоском бокале совершало круговое движение и почему-то напоминало мочу в ночном горшке.
– Что, больше делать нечего?
– глаза на ее дубленом, морщинистом лице были очень красивы: голубые, как у скандинавского шкипера.
– И вообще, что она здесь сидит, в лесу?
– она несколько отупело взглянула на Диану.
– Надо с людьми общаться.
Замечание повисло в воздухе. Но старшая дама этого не заметила. И отхлебнула из своего бокала так, как здоровый, усатый мужик отхлебывает пиво из глиняной кружки. Когда-то в этой женщине била сила. Теперь эта сила скисла. Она всегда была за стеной алкоголя и глупых, гладких голышей слов, к ней невозможно было достучаться. Ее голубые глаза были, как бронированное стекло. И если бы она не располагалась так близко. Она всегда располагалась близко и напирала грудью. И пахло от нее кислятиной.
– Эвелина!
– женщина трахнула свой бокал об стол, и вино бы выплеснулось, но его там уже не было.
– Эвелина!
– снова выкрикнула она в пространство.
Он мельком увидел сбоку глаз Дианы, как будто голубой алмаз вспыхнул. Он промолчал. В конце концов, женщина имела право общаться со своей дочерью. Если дозовется.
Он отпил из своего стакана с джином и снова засмотрелся в небо, позволяя тонкой можжевеловой струйке пропутешествовать в русло крови. У плеча он ощущал молчание Дианы. Ему очень хотелось до нее дотронуться, но он не стал этого делать. В конце концов, это должно было как-нибудь закончиться. Старшая женщина, сопя, собиралась с силами, чтобы еще что-нибудь сказать, но пока еще ничего не придумала.
“Зачем она приехала?
– как всегда, с меланхолическим удивлением раздумывал он.
– Она не любит ни меня, ни дочь. У нее есть деньги, любовник, хороший дом. Зачем она?”
Совершенно для него неожиданно Диана села к нему на колени и обняла рукой за шею.
– Эй!
В прежние времена женщина взвизгнула бы. Но теперь мокрота из прокуренных и сейчас отепленных алкоголем легких всклокотнула у нее в горле, и получился хриплый карк. Поэтому она громко сглотнула прежде, чем продолжить.