Последнее волшебство
Шрифт:
– Гвиневера?
Он кивнул, не поднимая глаз.
Я спросил, предугадывая ответ:
– А дитя?
Он вскинул на меня глаза.
– Так ты знал? Ну да, конечно, ты должен был знать... Дитя не родилось. Врачи объявили, что она в тягости, но перед самым Рождеством она начала истекать кровью и под Новый год в мучениях умерла. Вот если бы ты был там...
Он замолчал и сглотнул комок в горле.
– Мне очень жаль, – второй раз сказал я. А он продолжил рассказ таким твердым голосом, как будто сердился:
– Тебя мы тоже полагали умершим. А потом, после битвы,
Он замолчал и резко опустил голову лбом на сжатый кулак. Слуга, стоящий наготове у окна, послушался моего взгляда и тихо вышел. Немного погодя Артур снова поднял голову и сказал уже своим обычным голосом:
– Прости. Все время, пока я сюда ехал, у меня из головы не выходили твои слова о бесславной смерти. Это трудно было вынести.
– Однако вот он я, вымытый и невредимый и в ясном уме, и только жду, чтобы ты мне рассказал обо всем, что произошло за последние полгода. Сделай-ка милость, налей мне вон того вина, и давай, если ты не против, вернемся к тому времени, когда ты отправился в Элмет.
Он выполнил мою просьбу, и вскоре беседа наша потекла веселее. Он рассказал, как проехал через Пеннинский Проход в Оликану и что там увидел, рассказал о своей встрече с королем Элмета, о том, как вернулся в Каэрлеон, и о болезни и смерти королевы. Теперь он был в состоянии отвечать на мох вопросы, и я хотя бы смог утешить его уверением, что был бы бессилен помочь молодой королеве, даже если бы находился подле нее. Придворные лекари хорошо разбирались в сонных снадобьях и избавили ее от страданий, а дальше того не простиралось и мое искусство. Дитя было обречено, ничто не могло спасти его и его мать.
Выслушав мои объяснения, он поверил мне и сам переменил тему. Ему не терпелось узнать, что происходило со мной, и, когда оказалось, что после свадебного пира я почти ничего не помню, он с досадой воскликнул:
– Неужели ты совсем не помнишь, каким образом попал в ту башню, где тебя нашли?
– Почти ничего. Но какие-то обрывки воспоминаний возвращаются. До зимы я бродил в лесу и каким-то образом поддерживал свое существование. Но потом, сдается мне, меня взяли к себе дикие жители горных лесов и ходили за мной. Иначе бы мне было не выжить среди снегов. Это могли быть люди Маба – древний народ гор, – но они бы дали знать тебе.
– Они и дали знать. Но когда весть дошла до меня, ты уже снова исчез. Древние люди, как обычно, просидели всю зиму в пещерах у себя в горах, отрезанные снегами от мира, и ты был у них. Но потом снега стаяли, и они вышли на охоту, а когда возвратились, тебя уже не было. Это от них до меня впервые дошло известие, что ты потерял рассудок. Они рассказывали, что тебя приходилось
– Да, я помню, как лежал связанный. Значит, я спустился вниз и в конце концов поселился в старой башне у брода. Должно быть, я в беспамятстве все время стремился в Галаву. Была весна, что-то такое мое словно бы видится. Потом я, верно, попал туда, где шло сражение, и там вы меня отыскали. Но этого я ничего не помню.
Он еще раз, с подробностями, рассказал, как меня, отощалого, грязного, с безумными речами, нашли в разрушенной башне, где у меня был сложен беличий запас желудей и буковых орехов, лежала горка высушенной яблочной падалицы, и поросенок со щепкой, привязанной к ножке, делил со мной одиночество.
– Так это было в действительности! – улыбнулся я. – Помню только, как я его нашел и вправил ему ножку, а больше почти ничего. Если я так оголодал, как ты рассказываешь, с моей стороны было очень любезно не съесть господина поросенка. Что с ним сталось?
– Бегает у Эктора в свинарнике. – Он в первый раз весело усмехнулся. – И, по-моему, на роду ему написана долгая и бесславная жизнь. Потому что ни один скотник не отважится тронуть личную свинью волшебника. Вырастет из него отличный боевой боров, король свинарника, как ему и подобает. Мерлин, ты рассказал мне все, что помнишь с того времени, как вы заночевали на Волчьей тропе; а вот что было раньше, до этого? Чем была вызвана твоя болезнь? Люди Урбгена говорили, что она накатила на тебя внезапно. Они подозревали отраву, и я того же мнения. Возможно ли, чтобы ведьма послала кого-то вслед за тобою после пира и ее пособники уволокли тебя в лес, как только твой проводник повернулся спиной? Хотя ведь тогда они бы тебя убили. Оба твоих проводника вне подозрений, это довереннейшие из людей Урбгена.
– Разумеется. Они добрые ребята, и я обязан им жизнью.
– По их рассказу выходит, что в тот вечер ты пил вино из своей собственной фляги. А они его пить не стали. И еще они говорили, что будто бы на свадебном пиру ты был пьян. Это ты, который ни разу в жизни не испытал пьянящего воздействия вина. А рядом с тобой сидела Моргауза. Как ты полагаешь, она не всыпала тебе отравы в вино?
Я открыл было рот, чтобы ответить, и по сей день готов поклясться, что собирался сказать «да». Ибо такова, по моим понятиям, была правда. Но, как видно, тут вмешалось некое божество, ибо мои губы, ослушавшись меня, произнесли вместо этого: «Нет».
Должно быть, я выговорил это слово как-то странно, потому что он взглянул на меня вопрошающе, прищурив глаза. Под его проницательным взглядом я поторопился добавить:
– Конечно, точно я сказать не могу. Но думаю, что нет. Тебе я признался, что сила моя меня покинула, однако откуда было ведьме это знать? Она меня по-прежнему боится. Дважды она уже пыталась уловить меня в свои женские сети. И оба раза потерпела неудачу. Не думаю, чтобы она отважилась на третью попытку.
Он помолчал. Потом хмуро сказал: