Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945
Шрифт:
Два часа спустя…
Сельский клуб был с любовной тщательностью увешан флагами. Голые стены были полностью закрыты зелеными сосновыми ветками, столы, заставленные едой и вином, были расставлены большой подковой. Штабс-фельдфебель с его комитетом по организации вечеринки приложил огромные усилия, чтобы сделать этот сочельник настолько красивым, насколько это было возможно. Люди ужинали с чувством ожидания хорошего. Вероятно, много гусей было уничтожено прежде, чем все отложили ножи и вилки. Ординарцы быстро убрали столы и зажгли свечи на рождественской елке.
Мысленно
«Тихая ночь, рождественская ночь…»
Я сказал несколько слов. Моя речь была короткой и несентиментальной. Это было Рождество военного времени, и атмосфера горя, разрывавшихся сердец и наша горящая страна требовали только реалистических и трезвых фраз. Радостное послание христианам о том, что Иисус пришел в мир для спасения страдающего человечества, людей, ведущих солдатскую жизнь, было горьким на вкус, словно хина. Кто здесь мог верить в Бога, доведенный до отчаяния знанием того, что его родную Восточную Пруссию постиг крах, а его собственные жена и дочери изнасилованы и, может быть, погибли?
Кто мог восхвалять Бога перед лицом бесконечных страданий и жертв многолетней ожесточенной войны? Те, кто сидел за столами, не были рабами, но их несчастья далеко превысили все мыслимые пределы.
Они больше нуждались в ободряющих словах и помощи друзей; это все еще имело некоторое значение.
– И мы должны пройти этот путь, мои друзья. Все мы знаем, что это наш последний сочельник в ходе войны, что бы ни случилось…
Истинное чувство товарищества позволяет нам сделать нашу участь более терпимой.
Когда два года назад к югу от Ленинграда я присоединился к «Зеленому сердцу», рождественские свечи горели на вражеской земле, подобно надежной, защитной стене вокруг нашей дорогой страны.
Наши сердца принадлежали нашим любимым дома, наша вера – фюреру, а наши тела – родине.
В это Рождество, однако, рождественская елка горит в одиночестве, она подобна задыхающемуся символу на окутанной смертью земле, и у нас не осталось никакой веры. Наши души потеряны и, в конце концов, они будут прокляты.
Но, друзья мои, одна вещь неизменно в наших сердцах. Каждый удар сердца напоминает нам о матерях, женах, детях или отцах, и наши мысли постоянно с ними в этом страшном бедствии. Мы протягиваем руку помощи нашим товарищам, чтобы эту горькую участь стало немного легче переносить.
Я закончил свою речь тихим голосом. Люди осушили рюмки, а подняли они их за единственную вещь, которая осталась у них, в то время как их страна рушилась в огне и захлебывалась в крови, – «За товарищество». Красный свет свечей тепло мерцал над столом с подарками, и, скрывая свои эмоции – некоторые утирали слезы, – каждый пытался улыбнуться, вспоминая святого Николая, протискивающегося со своим тяжелым мешком через дверь.
Мы быстро свернули наш праздничный ужин, хотя это был сочельник. Грузовики авангарда уже покинули Мальгартен. Как только стало рассветать, Дортенман и я отправились в путь. В холодном сером свете моторизованная колонна эскадрильи двинулась по узким улицам в северном направлении, к своему новому аэродрому, Фаррельбушу. Он лежал всего в нескольких километрах к северу от Клоппенбурга.
В то время как колонна наземного персонала была все еще в пути к своему новому дому,
Великолепное зрелище, любоваться которым мы не могли долгое время. Более восьмидесяти истребителей со сверкающими фюзеляжами держали курс в сомкнутом строю на высоте 3,7 тысячи метров. Дополнительные топливные баки висели под фюзеляжами, словно тяжелые бомбы, это было длинное путешествие – более 350 километров. Приказ гласил: «Патрулирование над фронтом в секторе Льеж – Нанси, штурмовые атаки».
Нам требовался почти час, поскольку полет проходил на крейсерской скорости, чтобы сохранить топливо. «Фокке-Вульфы» держали курс, стрелка компаса указывала на 225°.
Под нами проплывала угольная страна. [173] Здесь в Северо-Западной Германии не сохранился ни один город, и наихудшим из всего было опустошение Рура.
Это, должно быть, был Оберхаузен, рядом с ним Боттроп. Немного дальше лежал Мюльхайм – груда руин. Однако заводские трубы дымились, и завихрявшийся дым поднимался на три тысячи метров над этим промышленным центром, подобно гигантскому грибу.
В дополнение справа появилась серебряная ленточка Рейна с Дуйсбургом впереди, затем показались горы Рейнланда, с Зауэрландом [174] на севере. Небо было затянуто серой завесой облаков. Эскадрилья была вынуждена снизиться до 900 метров, так как впереди была сильная «грязь», двигавшаяся в северном направлении со скоростью приблизительно пятьдесят километров в час. Так что два часа назад парни из метеослужбы дали правильный прогноз.
173
Имеется в виду Рурский угольный бассейн.
174
Зауэрланд – название горного массива, расположенного юго-восточнее Дортмунда между городами Хершайд и Мешеде.
Мы летели над Рейном. Над северным Эйфелем погодная ситуация была тяжелой. Гигантские черные облака громоздились в небе. Истребители должны были держать строй в сложных метеоусловиях. В полете «Фокке-Вульфы» всегда держали друг друга в поле зрения. Эта погода не была неприятной – наоборот, идеальной для штурмовых атак.
«Зеленое сердце» пересекло линию фронта ниже облаков. Двигатели ревели, показания указателей числа оборотов стремительно росли. Теперь «Фокке-Вульфы» должны были лететь по крайней мере со скоростью 560 км/ч, чтобы иметь возможность уйти от зенитного огня и спикировать на выбранные цели.
Оружие было приведено в готовность, подсветка прицелов включена, и в поле зрения уже появились первые цели. Это были «Тайфуны», ведшие обстрел немецких танков. Вайсс приказал Дортенману, который летел ниже его слева, снижаться. «Фокке-Вуль-фы» 8-й эскадрильи, словно ястребы, спикировали на свою добычу.
Они значительно превосходили устаревшие «Тайфуны», и бой продолжался лишь несколько минут. Дортенман, оставшись выше своей эскадрильи, с большим волнением наблюдал за его результатами. Без потерь с нашей стороны были сбиты четырнадцать «Тайфунов».