Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Дурочку валяешь.- Вадик освободился от его рук.- Так прыгнуть с больной спиной нельзя, Кочетков. Попался ты!
– засмеялся он.
– Ты такой прием знаешь?-Схватив Вадика за поясной ремень, Кочетков резко присел, готовый кинуть его на пол. И Вадик неловко, левой рукой, ударил его в основание шеи, по нервному сплетению. Кочеткова отбросило.
– Откуда знаешь?
– без обиды в голосе, искренне заинтересованный, спросил он.
– Добрые люди научили. Чтобы от подонков отбиваться,- с порога ответил Вадик.- ... Дурочку валяет, не хочет сюда
– входя в тихую столовую, объявил он.- Его надо отчислить, ребята, а не Вовика.
– Сначала выговор объявляют,- неторопливо, раздумчиво напомнил порядок Игорек.- Можно, конечно, задним числом... Уже делали это. Но не советую. Что это все задним да задним числом! И чего суетиться! Осталось две недели! До того ли? Тактически неверно.
– Тактика - стратегия...- произнес комиссар,- А уважение у нас к себе есть? Ну, давайте помолчим... Обучил он нас этому.- И замолчал.
А отряд без команды разошелся.
Укутались в кожанку, дошли до своего места под обрывом, влезли в нишу; как уютно было на Олином плече! Он все время задремывал, но беспокоила его ее одышка, он спрашивал:
– Приступ? Дать капель?
– Нет, нет,- шептала она, теснее прижимаясь к нему.- Поспи! Мне домой захотелось. И яблок наших. Знаешь, какие у нас яблоки?! Крепкие, зеленые, с желтинкой, а вкусные!.. Я тут не утерпела, сорвала у дяди Саши... Не то. Ах, яблоки!..
До них доносились голоса бушующих в доме егеря гостей, потом над обрывом продавщица Вера хохотала и взвизгивала, отбиваясь, а мужик сопел, и только после того, как Вадик догадался шумно сбросить несколько кусков глины в воду, они ушли.
– Эта Верка...- пробормотал Вадик.
– Одной-то как плохо быть! Страшно,- сказала Оля.
– ...Грубые у меня руки стали, да?
– спросил он, наклоняясь над ней. Оля затрясла головой. Одышки у нее уже не было.
Когда они поднялись на обрыв, Вадик увидел у дверей медпункта движение чьей-то тени. Оля шагнула вперед, напряглась - почувствовал Вадик.
– Заждалась!
– подходя к нему, недовольно сказала старуха Глазова.- Гуляешь? Ну, пошли. Квартирантка моя заболела, За тобой послала. Я бы ничего, да она послала...
...Секретарша директора лежала в кровати, укрытая до горла толстым красным одеялом. Ненакрашенные губы казались синими на ее бледном лице, а в глазах была боль. Вадик сел на подставленный Глазовой стул и кивнул секретарше, чтобы она рассказывала. Та переглянулась со старухой.
– Ну, вот что,- за его спиной проговорила Глазова нерешительно, и Вадик повернулся к ней.- Женская беда у нее. Травила нагуленного, и видишь... кровью исходит.
– Господи!
– вырвалось у Вадика.- Ну как же вы?.. А я-то что могу сделать? Только специалист может.- У него по спине пробрало холодом: маточное кровотечение - это...
Секретарша разлепила сухие узкие губы:
– Ничего сделать нельзя?
– Да вы сами знаете, что надо делать,- пробормотал Вадик.- "Скорую" надо вызывать! Давно кровотечение?
Секретарша переглянулась с Глазовой.
–
– Вы чего ждете? С ума, что ли, сошли?.. Немедленно идите на почту и дозванивайтесь до города!
– заволновавшись, приказал Вадик.- Срочно! Говорите, что хотите!.. А я пока хоть в вену что-нибудь введу. Голова не кружится?
– Он раскрыл чемоданчик, достал стерилизатор и последнюю коробку с ампулами глюкозы.- Лед в доме есть?
– Это пока "Скорая" приедет - утро будет,- не двинувшись с места, сказала Глазова.- Заводи свою машину, доктор, вези ее сам. Она мне не родня, и человек я старый. А ты доктор.
– Ей сидеть нельзя,- рявкнул Вадик.- Только лежа!
– В кузов матрас положим. Матрас дам.
– А кто сопровождать будет? Я ж за рулем...
– Не знаю,- вздохнула Глазова. Она скрылась в другой комнате, взяла там таз с какой-то огромной кровавой тряпкой и вышла во двор.
– Помогите мне,- шепнула секретарша.- Надо, чтобы вы меня отвезли. Наших медиков припутывать сюда нельзя. Догадаются.
"О чем?" - хотел спросить Вадик и вдруг все вспомнил и понял: "Глазова, Глазова!.. Сын ее, самодовольный и пьяный, и проспавшая на работу секретарша..." Он сел на стул и, морщась, охая, закачал головой.
– Я сама помочь попросила,- слабым голосом проговорила секретарша.- Она хотела, как лучше. Не могу я ее подвести. Уголовное ведь дело. Ну, пожалуйста! А вы в этом деле ни при чем. Уедете и все наше забудете или с собой увезете. А мне жить здесь! Из меня много крови вышло...- испуганно произнесла она.- Раньше Ведьма бабам помогала, а теперь... Вы,- она посмотрела на Вадика,- вы поможете? Я не умру?
– приподнимая голову, спросила она.- Нет? Я ведь молодая, доктор.- Вадик кивнул.- Устала только я.
Он скормил ей десяток таблеток, не задумываясь над тем, много это или мало, надеясь только, что кровотечение остановится или хоть ослабнет, и побежал в лагерь. Свет в избе был погашен. Тогда Вадик приник к тонкой стенке и стал толкать ее в том месте, где спала Галя.
– Галя, Галя!
– шептал он.- Тихо! Это я, доктор. Попроси Олю выйти ко мне. Быстрей!..
– Олюш!
– беря ее за плечи, теплую, сонную и немного испуганную, сказал он.- Помоги!
...По дороге через поле он несколько раз останавливался, вскакивал на подножку:
– Какой пульс?
– Давай быстрей!
– кричала ему побледневшая и испуганная Оля.- Сто двадцать! Быстрей, Вадя!..
"Сто двадцать,- повторял он про себя.- Двадцать за счет страха, а сто много? Какой же пульс при анемии второй степени? Спокойно, спокойно! Скорей!.."
Потом он вырулил на шоссе. С пугающей скоростью понеслась ему под онемевшую от давления на акселератор правую ногу серая лента дороги, казалось, гладкая, но сзади громыхало ведро, и он вздрагивал и втягивал в плечи голову, зная, как там, в кузове, трясет и бросает из стороны в сторону цепляющуюся за борт Олю и лежащую на тощем, промокшем кровью матрасе женщину.