Последние распоряжения
Шрифт:
– Извини, Рэйси, – говорит Вик, точно он забыл. – Хочешь подержать его немножко? – И поворачивается с мягкой улыбкой, как будто дает понять, что не хотел оскорбить мои чувства.
– И все-таки, Вик, – говорит Ленни, – как решишь, что устал, можно и уйти спокойно, а?
– Я об этом подумывал, – отвечает Вик. – На.
И передает мне коробку.
– Дик с Тревом умеют вести дела? – говорит Ленни.
– Конечно.
– Вот это да, – говорит Ленни. – Это здорово. А дочери – что от них проку, верно, Рэйси? Одна головная боль.
Теперь коробку
– И все-таки ты запросто можешь уйти на отдых, Вик. Чем ты хуже молоденькой Кэти?
– Она не уходила на отдых, – говорит Винс.
– Ах, вон оно что? – говорит Ленни. – Стало быть, это правда, что ей не надо жить за чужой счет? Знаешь, по-моему, ты здорово проиграл, Бугор, – она ведь небось приманивала клиентов?
Винс ничего не отвечает.
– Небось одна ее юбка стоила шести твоих галстуков?
Винс ничего не отвечает, но его плечи вроде как малость приподнимаются.
– Я слыхал, теперь у нее свои клиенты появились.
Лицо у Ленни все шершавое, красное. Не знаю, может быть, это из-за того, что он когда-то занимался боксом, или он всегда такой был, но с нормальным, гладким лицом я его не помню. Он бросает на меня косой взгляд, и я чувствую себя дураком с этой коробкой на коленях: выпрашивал ее, как ребеночек цацку. Винс говорит:
– Да, не мешало бы остановиться передохнуть.
– Может, поэтому она и не навестила Джека, – говорит Ленни. – Так ему не пришлось узнать, что его внучка стала...
– Она не его внучка, – говорит Винс.
– А как насчет остального?
– Эй, друзья, – говорит Вик, – не забывайте, кого мы везем. – Ему бы свисток на шею.
– Он все равно ничего не слышит, – говорит Ленни, – и не видит тоже. Правда, Бугор другого мнения.
Я снимаю коробку с коленей. Хочу поставить ее на сиденье между Ленни и мной, но там лежит пиджак Винса.
– Смешно сказать, – говорит Ленни, – но если б меня спросили, какой у Винси девиз, я назвал бы «С глаз долой, из сердца вон».
Ленни смотрит, как я вожусь с коробкой. И говорит:
– Чертик в коробочке, а, Рэйси?
Я ставлю коробку на пиджак и слегка разглаживаю материю, чтобы не помять. Винс чуть поправляет зеркальце, глядит, что я там делаю, но я почему-то уверен: пиджака ему не жалко, не об этом он думает. Он не поворачивает зеркальце обратно.
Мы едем дальше молча, хотя Винс как будто собирается что-то ответить. Он все поглядывает на свой пиджак с коробкой. Наконец поднимает голову и наклоняет ее набок, точно желая показать, что его слова не относятся ни к кому в особенности, но если и относятся, то к Ленни. Его голос звучит как-то странно.
– Я всегда думал, что они нас видят, – говорит он. – Всегда думал, что мы их нет, а они нас да.
Рэй
Сюзи кладет фен и пару раз коротко, сильно встряхивает головой, чтобы распушить волосы, и я думаю: нельзя отрицать, что она выглядит лучше, чем в ее возрасте выглядела Кэрол. По отношению к Кэрол думать так не очень-то хорошо и порядочно, хотя это и не важно, потому что она часть Кэрол и что-то от Кэрол есть в ней, мы все – часть друг друга. Нельзя сказать, что, если б мне разрешили начать все заново, я выбрал бы не Кэрол, а Сью, поскольку без Кэрол никакой Сью и не было бы. Зато верно другое: если б я был не я, а молодой парень по имени Энди, и если б я приехал из Австралии, из Сиднея, тогда я влюбился бы в Сью так же, как когда-то влюбился в Кэрол, только сильней. Влюбился бы в собственную дочь.
И еще одно верно: что у них теперь все выходит лучше, легче, быстрее. В наше-то время не до того было – ранец на плечи и ать-два, с песней вперед. Мне бы родиться позже, как Винсу. Но мы с Винсом разные люди. И потом, для меня все равно никто не приберег бы восемнадцатилетнюю Сюзи.
У нее включен транзистор. Мы кружимся, кружимся, вместе с тобой... Она двигает в такт плечами, будто танцует, но сама не встает с места. Я снова стучу в приоткрытую дверь. В первый раз она не услышала, из-за фена и из-за приемника, так что я, наверное, полминуты простоял за порогом с чашкой кофе в руках.
Кэрол пошла в магазин, а Сью укладывает волосы. Субботнее утро. Да и я тоже вот-вот отправлюсь по обычному маршруту: табачная лавка, букмекерская контора, пивная. Чашка кофе нужна для того, чтобы смягчить мой уход, но и для того, чтобы исподтишка подглядеть за дочерью.
Она оглядывается, улыбается, опять встряхивает головой – теперь уже не ради прически, – и я говорю себе, как сказал в первый раз много лет назад, когда она едва вылезла из колясочки: ну и кокетка, откуда только взялось. Она кокетничает с собственным отцом, причем намеренно – стало быть, ей что-то нужно.
Она говорит спасибо, выключает радио, берет у меня чашку и, подув на горячую жидкость, делает быстрый глоток. Потом ставит чашку и начинает расчесывать волосы и косится на меня, этак неодобрительно – чего, мол, от меня ждать, – и говорит: «Опять в „Карету“?» Ответа от меня не требуется, потому что я хожу в бар почти каждый выходной, но она все равно спрашивает, чтобы вывести меня из равновесия, и я снова думаю, что это неспроста. И когда я повторяю нашу старую шутку: «Да ведь „Карета“ сама ко мне не приедет», – она улыбается и хмурится одновременно, и у нее на переносице появляется жесткая складочка, которая наводит меня на мысль, что речь пойдет не о пустяках.
Она сгоняет с лица улыбку и снова отхлебывает кофе. «Погоди минутку». И делает медленный, глубокий вдох. Она Держит кофе на коленях и смотрит в него, свесив волосы, точно загадывает желание, точно молится про себя, и я думаю: ох ты Господи. Едва не говорю это вслух. Мне вспоминается Салли, вспоминается, как Ленни пришел ко мне: «Рэйси, я должен выиграть на бегах, срочно». Я помню имя лошади, которая победила в Кемптоне: Отважный Пират, одиннадцать к двум. Сюзи поднимает глаза. Она умеет читать на моем лице, как на доске объявлений.