Последние романтики

Харрис Рут

– Мне этого не понять, – сказал Ким. – Я предпочитаю нечто более приземленное.

Николь не ответила. В молчании оба ждали, что другой скажет что-нибудь. Затем Ким взял ее правую руку и повернул кольцо бриллиантом наружу. Его прикосновение было горячим, как огонь.

– Это он подарил, да?

Николь кивнула. Луна светила настолько ярко, что он смог увидеть, как она побледнела и как обозначились ее губы. Он вспомнил вкус ее губ, мягкость ее кожи, изгиб ее груди.

– Ты хочешь выйти за него замуж?

– Да, – ответила она. Прикосновение его пальцев к ее руке вызвало в ней новый наплыв чувств. Она не могла отдернуть свою руку, словно над нею кто-то произнес заклинание. – Как ты

узнал, что я хочу за него выйти замуж?

– Я все знаю о тебе. Все, что касается тебя. Я все – понял, как только увидел тебя.

Николь, наконец, собралась с духом и, отдернув руку, отступила на один шаг назад. Она вдруг догадалась, что он хочет сказать.

– Я еще кое-что знаю, – произнес он.

– Нет, – прошептала она.

– Ты не любишь его.

– Неправда! – вскрикнула она, и ее голос громко прозвучал в тишине ночи.

– Это правда, – возразил Ким. – Ведь правда. Ну скажи, я прав?

Она ничего не ответила. Ким подошел к ней вплотную и погладил ее волосы на затылке. Ее чудесные, шелковистые волосы, такие живые. Он тихонько приблизил ее голову к себе, и она не сопротивлялась. Он приподнял другой рукою ее подбородок и, слегка наклонившись, поцеловал ее, сначала нежно, потом страстно. Он удивился, почувствовав на своем лице ее слезы. И вспомнил свои слезы там, в Париже.

– Я видел тебя в прошлом году в Париже, – сказал он чуть позже, когда пришел в себя. – Я приехал туда, чтобы написать книгу «Солнце», и поклялся себе, что нога моя не ступит на улицу Монтань, и сдержал свое слово, но я не знал, что ты переехала. Однажды я вышел из отеля «Риц» на Вандомскую площадь и увидел магазин с твоим именем. А потом я увидел тебя. Ты стояла и ловила такси. Я побежал. Я звал тебя. Но было уже поздно. На другой день я уехал из Парижа.

– Почему? – спросила она, хотя знала ответ на свой вопрос.

– Я боялся, – сказал он. – Салли тогда была беременна. Я боялся, что мы увидимся, заговорим друг с другом, и я…

– Ш-ш-ш! – Николь приложила палец к его губам, и он не успел договорить. – Не произноси этих слов. Тебе больно будет сказать, а мне больно будет услышать.

– Значит, я прав в отношении тебя и твоего герцога, – сказал Ким. – Ты не любишь его…

– Нет, – перебила его Николь, – не продолжай. Ты ничего не знаешь об этом. Ничего.

– Если ты так говоришь… – Он помолчал с минуту. – Встретимся завтра вдвоем на пляже Гэруп? В час дня? Я принесу ленч.

– Это было бы здорово, – Николь пыталась найти слова, чтобы успокоить свое разволновавшееся сердце, чтобы восстановить дыхание, которое всегда начинало прерываться, когда она была с этим человеком. Только с ним у нее бывало такое, и ни с кем другим!

На следующий день Ким принес с собой паштет, сыр, хлеб, фрукты и вино в плетеной корзине и расположился неподалеку от своих любимых скал. Он ждал ее с половины первого до семи. Николь не пришла.

Я хочу быть счастливым,

Но я не хочу быть счастливым,

Пока не сделаю счастливой тебя.

«Я хочу быть счастливым…»

Глава шестая

1

В конце октября Скрибнер получил рукопись «Гетсби», и Фицджеральды отправились в Рим. Чета Хемингуэев приехала в Париж вместе с Бамби и поселилась в квартире с видом на лесопилку. Ким отправился в Италию писать репортажи о Муссолини и чернорубашечниках для «Коллье». Салли с сыном Кимджи поехали в Париж.

Салли села на поезд, идущий до Парижа, в Ницце, держа па левой руке Кимджи, а в правой – маленький чемоданчик, в котором лежала рукопись «Дела чести». Усевшись на плюшевое сиденье, она устроила рядом

с собой сына, а чемоданчик с рукописью поставила на колени, готовая держать его так до самого Парижа. В Париже ей предстояло найти квартиру, Хедли обещала помочь в этом деле, а когда Ким вернется из Италии, у него будет два месяца, ноябрь и декабрь, чтобы отшлифовать рукопись «Дела чести» и передать ее Перкинсу в самом конце года. Поезд вздрогнул и тронулся. Салли откинулась к спинке сиденья. Перестук колес убаюкал Кимджи, и он уснул, а Салли расслабилась и наслаждалась своим одиночеством. Как все изменилось с 1922 года! Дело было не в том, что Салли разлюбила Кима, нет, напротив, она еще больше привязалась к нему. Беда была в том, что ребенок, семья и внезапно прославившийся муж утомляли ее. В самый первый день, когда «Западный фронт» появился в списке бестселлеров, Ким пришел домой с двухлитровой бутылкой шампанского и двумя свежими новостями: во-первых, он только что закончил работу над «Солнцем», и, во-вторых, он купил для них дом – покинутую стекольную фабрику на Чарльтон-стрите в Гринвич-Виллидже. Он стремился поскорее переехать туда, прямо сразу, настолько ему хотелось устроиться в собственном доме.

Превращение примитивно отапливаемой фабрики в обитаемое помещение потребовало целого года. Нужно было полностью сменить сантехнику, перестроить систему отопления и кухню. Несколько месяцев бригада стекольщиков работала, переделывая окна. Цементные полы нужно было заменить деревянными, а каменные стены следовало основательно отшпаклевать и отштукатурить. Верхний этаж был полностью отведен под кабинет. Покуда Салли заботилась о ребенке, договаривалась и ругалась со штукатурами, малярами и водопроводчиками, Ким, на которого теперь был большой спрос, подписывал договоры с лучшими журналами на издание «Солнца», писал статьи и черновой вариант «Дела чести». После работы Ким любил бывать в компаниях. Он продолжал свою экстравагантную жизнь и хотел, чтобы Салли разделяла ее с ним. Когда перестройка дома завершилась, они решили осуществить давно задуманную поездку в Париж. Во Франции Ким был полон энергии, неистощим на выдумки и очень утомителен для Салли. Поэтому, когда он, поцеловав ее на прощание, уехал в Италию, она не могла поверить своему счастью. Она ехала в предвкушении наслаждения временем, наполненным миром и спокойствием.

Поезд прибыл на Восточный вокзал, и Салли вышла из вагона, неся ребенка на левой руке и маленький чемоданчик в правой. Она дождалась в багажном отделении, когда привезут дорожные сундуки и чемоданы, чтобы пересчитать, все ли на месте. Подозвав носильщика, проследила, как он погрузил багаж на тележку, проследовала за ним до улицы, не выпуская из рук ребенка и чемоданчик с рукописью, который Ким велел ей беречь больше всего. Выйдя из здания вокзала, носильщик стал перегружать вещи из тележки в такси, а Салли стала искать мелочь на чаевые для носильщика. Сумочка соскользнула с плеча, и ей пришлось поставить чемоданчик на тротуар, чтобы открыть сумочку и достать деньги. Кимджи, бодрый двухлетний младенец, принялся ерзать и вырываться, но она изловчилась и достала носильщику его чаевые. Когда она повернулась, то увидела, что чемоданчик исчез.

Поначалу Салли не поверила своим глазам. Она отвернулась и посмотрела вдаль, потом медленно повернула голову назад. Вот здесь должен был стоять чемоданчик! Вот на этом месте!

– Чемоданчик! – закричала Салли. – Где чемоданчик?

– Вы сами несли его, мадам, – ответил носильщик, торопясь поскорее уйти в поисках следующего клиента.

– Но ведь он был вот тут! – Салли показывала на тротуар. – Вот здесь, около меня!

– Мадам, простите, при чем здесь я? – пожал плечами носильщик. – Я ни разу к нему не прикоснулся.