Последние сто дней рейха
Шрифт:
— Вот так, Вильгельм Завоеватель.
На вершине гребня, который Хейнрици выбрал в качестве основной линии обороны за рекой Одер, находилась деревня Зеелов. Именно здесь 25 марта, в Вербное воскресенье, он впервые встретился с Теодором Буссе, грузным, самоуверенным командующим 9-й армией. Буссе объяснил, что в спешке подготовленное наступление, начатое два дня назад, провалилось, как он и предрекал в ставке. Танкам удалось преодолеть передний край советской обороны, но неопытная пехота не смогла закрепить успех, и ему пришлось вернуть танки на исходный рубеж.
Хейнрици
Дело шло к вечеру, когда он вошел в рейхсканцелярию, где уже толпились офицеры, прибывшие на совещание. Всего их прибыло около тридцати, включая Кейтеля, Йодля, Гудериана и Бургдорфа. Они еще не успели доесть бутерброды и допить кофе, как кто-то сказал:
— Фюрер идет.
После этих слов все пошли в комнату для совещаний. В ней задвинули шторы и оставили минимальное освещение. Дверь на противоположном конце комнаты распахнулась, и в нее вошел Гитлер. Он выглядел сутулым, его лицо казалось сморщенным.
Гитлеру представили Хейнрици, и когда они пожимали друг другу руки, генерал почувствовал, насколько слабо рукопожатие фюрера. Фюрер подождал за большим столом, пока помощник пододвинет ему кресло, затем плюхнулся в него и положил разбитую параличом левую руку правой рукой на стол. Второй помощник подал ему темно-зеленые очки.
Кто-то подсказал Хейнрици сесть с левой стороны от Гитлера, поскольку тот плохо слышал правым ухом. Без всяких преамбул Хейнрици начал отчитываться о положении на востоке, говоря всю правду, как он делал это в разговоре с Гудерианом. В середине доклада ему передали сообщение от Буссе: вторая попытка контрнаступления также провалилась.
Услышав эту информацию, Гитлер нахмурился и вскочил на ноги.
— Атакуйте еще раз и любыми путями верните рубежи в Кюстрине.
Он спросил о причине провала двух первых попыток:
— Вам недостаточно артиллерии?
— Я прибыл на место как раз в тот момент, когда артиллерия вела огонь, — ответил Хейнрици.
— У русских она тоже есть, — заметил Гитлер с сарказмом и повторил, что Кюстрин необходимо взять.
— В этом случае мы не сможем атаковать в районе Франкфурта, — заметил Хейнрици, испытывая смешанные чувства, поскольку на том участке проводить наступление было еще глупее.
— Вначале мы должны взять Кюстрин, — поправил его Гитлер.
К рассвету воскресного утра Риджуэй отбил две яростные контратаки немцев. Операция «Варсити» проходила с огромным успехом. Однако за нее пришлось платить большую цену. У американцев потери составили десять процентов от общего числа войск, а у англичан тридцать процентов, но совместными усилиями в месте выброски десанта они уничтожили три немецкие дивизии — 84-ю пехотную, 7-ю и 8-ю парашютные дивизии, а также много артиллерии и зенитных пушек. Но, что особенно важно, они обеспечили успех наступления на главном направлении Монтгомери — операции «Пландер».
После воскресной службы Вербного воскресенья Черчилль, Монтгомери и Брук поехали на встречу с Эйзенхауэром, Брэдли и Симпсоном в местечко с видом на Рейн, неподалеку от Рейнберга. Разговор проходил в приподнятом настроении, и все радовались успеху крупной операции. Черчилль не переставал восклицать, обращаясь к Эйзенхауэру:
— Мой дорогой генерал, немец разбит! Мы его добили! Он разбит!
— Слава богу, Айк, что ты настоял на своем плане, — сказал Брук. — Ты был абсолютно прав, и я извиняюсь, если мои опасения, связанные с распылением сил, добавили тебе хлопот.
Именно это вспоминает Эйзенхауэр. Сам Брук помнил, что он вежливо поздравил Эйзенхауэра с успехом и сказал ему, что политика штаба верховного главнокомандования оказалась верной. Он не мог признать, что Эйзенхауэр "абсолютно прав", писал он, поскольку и спустя время продолжал считать, что Верховный главнокомандующий был "абсолютно не прав".
После приятного ленча на лужайке Эйзенхауэр предложил поехать в обложенный мешками песка домик на берегу Рейна и понаблюдать за боевыми действиями. Они стояли на крыльце и смотрели, как лодки снуют с одного берега на другой.
— Хотелось бы мне оказаться в одной из лодок и переправиться через реку, — заметил Черчилль.
— Нет, господин премьер-министр, — ответил Эйзенхауэр. — Я Верховный главнокомандующий, и я не разрешаю вам этого. Вас могут убить.
Как только Эйзенхауэр отошел по другим делам, Черчилль обратил внимание Монтгомери на небольшой катер, который только что подошел к берегу, и сказал:
— Почему бы нам не переправиться и не понаблюдать за ходом действий с другой стороны?
— А почему бы и нет? — ответил фельдмаршал, слегка удивив Черчилля своим ответом.
Симпсон вернулся, проводив Эйзенхауэра до самолета, и увидел, что Черчилль, Монтгомери и другие офицеры садятся в американский катер.
— Генерал Эйзенхауэр ушел, и теперь я могу плыть на другой берег! выкрикнул Черчилль, по-мальчишески улыбаясь.
Светило ярко солнце, когда они сошли на восточный берег. Беспрерывно рвались немецкие снаряды. Черчилль направился в самое пекло, отчаянно дымя сигарой.
— Здесь не место премьер-министру, — сказал Симпсон Монтгомери. — Мне не хотелось бы, чтобы с ним что-либо случилось в расположении моих войск.
Он ускорил шаг и стал догонять Черчилля, который, по всей видимости, и не собирался останавливаться.
— Если мы пойдем дальше, то скоро окажемся на передовой, — тактично заметил Симпсон.
На обратном пути, переправляясь. через Рейн, Монтгомери, которому передалось настроение Черчилля, спросил старшего на катере:
— А не могли бы мы спуститься вниз по реке к Везелю и посмотреть, что делается там?
Это оказалось невозможно, поскольку через реку была натянута цепь для задержки плавающих мин, но как только они доплыли до западного берега, фельдмаршал наклонился к Черчиллю и заговорщически сказал: