Последний апокриф. Роман-стёб
Шрифт:
75.
… – Хорошо, – наконец, согласился Джордж, – я попытаюсь чего-то придумать.
–Уж ты попытайся! – устало усмехнулся черный человек…
76.
И еще, и еще из жития Джорджа…
…Джорджа в тюрьме очень скоро приметил безрукий бандит Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн, по кличке Моше.
Розенкранц-Гильденстерн был потомственным взломщиком сейфов: по отцовской
На Моше тяжким грузом висело целых пять ограблений века (хотя, как он сам говорил, ухмыляясь, их было намного больше!).
И вот, однажды, под вечер, в очереди за кашей, при свете тюремной коптилки, едва освещавшей их лица, Моше познакомился с Джорджем.
Тогда-то Моше, не склонный к сюрреализму, и углядел в ирреальном свете коптилки, как Джордж, получив в миску каши, не пачкая миски, эту самую кашу метнул прямо в рот.
У него на глазах, с изумлением отмечал Моше, Джордж этот свой трюк повторил тридцать раз!
По счастью для Джорджа, никто из жулья этих фокусов с кашей не обнаружил (заметим, что каши на всех не хватало!).
Повар Понты чуть ума не лишился: он вроде кидал в миску кашу – а получалось, что как не кидал, ибо на коротком отрезке пути от половника к миске она фантастическим образом исчезала.
И точно, Понты убил бы мальчишку половником, если бы не Моше…
77.
…Тут самое время заметить: тюремное бытие (как любое другое, если разобраться!) – не мед и не сахар!
На зоне, известно, никто не живет, а все существуют; там жизнь не имеет цены и там выживает сильнейший; неудачник там громко плачет и проклинает судьбу; и там существительное человек даже не часть речи – но всего лишь частичка вечного вопроса: зачем?..
Кличку Моше Моисей Ильич приобрел в безнадежно далекой юности, после своего знаменитого побега из элитного лагеря № 6, когда он целых сорок дней без еды и питья кругами водил по тайге шестьсот тысяч жуликов.
Тем эпопея, однако, и закончилась: он их привел обратно, за что они ему оборвали обе руки.
Но профессии он не оставил – напротив, еще и прославился.
Не было сейфа, которого бы он не отпер зубами, или замка – чтобы он не разгрыз.
В уголовном миру слагались легенды о его фантастически-дерзких ночных ограблениях (он обычно работал ночами, а днем отсыпался!).
От предков Моше унаследовал принцип – на дело ходить в одиночку!
Не ошибемся, сказав, таким образом, что, со струями сладкого родительского молока, будущему медвежатнику с младенчества впоили горчащее правдой убеждение, что люди все портят (в чем Гильденстерн-Розенкранц на протяжении жизни убеждался не раз, не два, не три, не четыре, и не пять!).
Не всегда Моисей
78.
…Как только Моше разглядел дарование Джорджа – так и наколол у него на груди ржавым гвоздем: пирсона нон грата (наших не трожь!), и также самолично проследил, чтобы юношу в бане отмыли, подстригли под полубокс и одели по последней лагерной моде (как и в любом другом параллельном пространстве, за колючим забором бесперебойно работали бани, кафе, рестораны, кофейни, чефирьни, казино и, естественно, ипподром!), а также, в присутствии двенадцати уголовных авторитетов, торжественно объявил о немедленном усыновлении сироты (Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн всех людей жалел, как сирот!).
Вот так, нежданно-негаданно и приоткрылась нашему герою потайная дверь в жизнь, полную незабываемых взлетов и запоминающихся падений…
79.
… – Где яйцо? – повторила вопрос Сучье Вымя.
– Яйцо в сундуке, – как в бреду, путано пробормотал Джордж, – сундук на верхушке дерева, дерево – на вершине кудыкиной горы, а кудыкина гора – она…
– Где? – подхватила бабища.
– Отправилась к Магомету! – печально усмехнулся Джордж.
Сучье Вымя взяла гуся на руки и смачно его поцеловала в замшелую головку.
– Ой, што сейчас будет! – мрачно пообещала она.
"Ой, что сейчас будет!" – только представил крупье (действительно, события принимали опасный оборот!).
– Ой, што сейчас произойдет! – повторила старуха (сама, на минуточку, холодея при мысли, что она натворит!).
– Я так хочу жить… – неожиданно тихо и искренно признался Джордж. – Чего-то еще совершить… – добавил он с грустью. – Чего-то осознать…
Первой зашлась в гомерическом хохоте бабища, и вскорости к ней присоединились четыре геракла и два евнуха (третий погиб!).
В припадке веселья они катались по полу и рвали на себе одежды.
От их гомерического хохота пенилось шампанское и звонко лопались под потолком цветные гирлянды неоновых ламп.
Джордж между тем решительно не понимал, почему и над кем эти люди смеются: неужели над ним?..
"По-настоящему смеется тот, кто смеется последний", – вспомнил наш герой, заметив притаившегося в щели пола китайца…
80.
И еще, и еще, и еще из жития Джорджа…
…Как когда-то Вергилий пытливого Данта – так и наш многоопытный Моисей не поленился провести своего юного друга по всем кругам лагерного ада.
Однако, в отличие от Дантовых пешеходов, они не спускались кругами вниз, но восходили к маячившему вдалеке свету вольной жизни.
Известно, любой мало-мальски себя уважающий жулик – страстный игрок.
Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн, с позволения сказать, был игроком по натуре.