Последний барьер
Шрифт:
Что ж, значит, буду выкарабкиваться сам. Если, конечно, не повторю судьбу главного героя старого фильма «Титаник», не дожившего до финальных титров по той же причине, по какой я мог не пережить это купание.
Однако по-настоящему мне стало страшно чуть позже. Тогда, когда льдины, на пути к которым я разломал столько ледовой корки, оказались хоть и крепкими, но как на подбор мелкими. Сколько ни цеплялся я за них руками, пытаясь выскочить из воды, лишь понапрасну растратил уйму сил. В итоге их осталось у меня ровно столько, чтобы держаться на плаву да еле-еле шевелить конечностями, дабы те вконец не окоченели. Но с каждой минутой и эта энергия
Где-то за этими предательскими льдинами плавали другие, крупные и устойчивые. Но чтобы добраться до них, мне следовало растолкать разделяющие нас обломки. А это занятие было потруднее, чем разбивание ледяной коросты. Как же быть? Может, попробовать под них поднырнуть? Но где гарантия, что нырнув под лед, я потом отыщу просвет между льдинами, подходящий для того, чтобы вынырнуть? Ведь если я его не найду, мне придется опять-таки раздвигать их руками. На что у меня и сейчас-то нет сил, а без воздуха, из-под воды я с этим подавно не справлюсь. Да и как вообще проделать руками щель во льдах, которые скучены так плотно, что кое-где даже выпирают торосами?
Как ни хотелось мне, сохранив достоинство, выпутаться из этой передряги самостоятельно, похоже, ничего у меня не выйдет. Придется звать Мерлина. Пусть поспешит мне на подмогу сразу, как только доведет нашу компанию до берега. Вот только останутся ли у него самого к тому моменту силы? Последний раз, когда я видел Семена, то уже сомневался, удастся ли ему завершить начатое. Дай бог, чтобы товарищи сами не утонули, если вдруг Пожарский выдохнется раньше, чем они окажутся на суше…
Да уж, вляпался так вляпался! В буквальном смысле по самые уши. Но так или иначе, а орать все равно придется. Хотя бы ради того, чтобы соратники знали, какой смертью я погиб, и могли поставить в моей истории жирную точку.
Кричать, когда вы продрогли до костей и едва дышите, тоже занятие не из легких, а тем паче приятных. Для этого надо сначала набрать полную грудь воздуха. А как это сделать, если она, скованная тисками холода, не способна на полноценный вдох?
Я прокашлялся, прочищая горло, после чего кое-как втянул через рот холодный воздух и не столько прокричал, сколько просипел:
— Э-э-э-эй!
М-да, не впечатляет. До берега так явно не докричишься. Опять же сил на это ушло порядком — будто я испустил не короткий вопль, а как минимум битый час пытался переорать бурю.
— Э-э-э-эй!.. Кхе-кхе!
Пропади все пропадом! Осталось только поперхнуться, захлебнуться и пойти на дно тогда, когда я еще могу барахтаться, пусть и вяло! Нет, рановато я разорался. Мерлин еще вовсю лепит свои айсберги, и за треском льда товарищи меня попросту не услышат. Да и сойдя на берег — тоже. Потому что к тому времени я буду не способен даже на такие слабые крики.
Ну вот, кажется, пришла пора впадать в отчаяние. И вместо того чтобы разбазаривать последние минуты жизни на смешные потуги спастись, не лучше ли напоследок подумать о чем-нибудь хорошем? Например, о моей оставшейся на Мадейре семье, которая теперь точно больше никогда меня не увидит.
Хорошая мысль. Именно так и поступлю. Даже такое бескомпромиссное занятие, как борьба за жизнь, имеет свои грани разумного. И я эту грань только что переступил… или, если угодно, переплыл.
Но едва я воскресил в памяти лица моей жены Лизы и дочери Ани — что, в отличие от бестолкового барахтания, не отняло у меня ни грамма усилий — как вдруг неподалеку просвистел и бултыхнулся
Но если это не лед, тогда что же?
Свалившаяся в мою полынью штуковина, однако, не канула в ней бесследно. Как выяснилось, она была привязана к тонкому стальному тросу. Вот так сюрприз! Увидев это, я вмиг изгнал из головы пораженческие мысли и, цепляясь за кромку льда, подплыл к тому месту, где трос уходил под воду. После чего начал суетливо выбирать его, наматывая на руку, а второй рукой продолжал удерживать себя на плаву.
На конце троса обнаружился небольшой якорь-кошка, при виде коего я обрадовался еще сильнее. Кто бы ни швырнул мне его с берега — или, скорее всего, выстрелил им из метательного устройства, — я не вправе отвергать помощь этого доброго самаритянина. Любопытно, останется ли он добрым, когда выяснит, что за «золотая рыбка» попалась ему на крючок в водах Химкинского пруда? В Пятизонье порой встречаются благородные сталкеры, способные прийти на помощь собрату-человеку независимо от того, к какой группировке тот принадлежит. Но и у них вряд ли хватит благородства отпустить потом восвояси Алмазного Мангуста, не попытавшись сначала взыскать с него гонорар за спасение. Что ни говори, а даже в богатой на чудеса Зоне алмазы на дороге не валяются. А тем более семь алмазов по пятьсот карат каждый, на какие любой охотник за моей головой мечтает однажды наложить руку.
Ладно, поглядим, какая судьба уготована мне на берегу. Пока что ясно одно: в воде она вообще не сулит мне никаких перспектив на будущее.
Зацепив кошку за один из пристегнутых к моему разгрузочному жилету альпинистских карабинов, я несколько раз дернул за трос — дал понять, что готов к эвакуации. Но прежде чем он поволок меня за собой, я сначала освободил от него руку, на которую я его до этого намотал. Сделал это, чтобы не вывернуть себе плечо, поскольку, буксируя меня к заветной суше, мой спаситель не особо церемонился.
Способ моего выуживания из полыньи был жесткий и потому болезненный, но за неимением другого жаловаться не приходилось. Тянули меня, судя по силе, не руками, а лебедкой, отчего поначалу я расталкивал грудью мелкие льдины, словно ледокол. А потом, когда дело дошло до массивных и скученных плавучих глыб, я был вытащен на них. И продолжил путь к берегу, кряхтя и матерясь всякий раз, как перескакивал с одной льдины на другую.
Можно было бы прекратить свои мучения, отцепившись от троса и возобновив прыжки по торосам. Но я предпочел терпеть боль, зато двигаться, почти не прилагая к этому усилий, поскольку слишком продрог и ослабел, чтобы протестовать против такого унизительного волочения.
Мысли мои после всего пережитого были вязкими, словно покрывающая льдины слякоть. Поэтому я долго не мог взять в толк, что еще, помимо ударов о лед, не дает мне покоя. И лишь когда до берега оставалось всего ничего, а я уже мог, приглядевшись, заметить торчащую на берегу фигуру моего спасителя, до меня вдруг дошло, чем вызваны мои подозрения.
Якорь, который удерживал меня на тросе!
Не далее как позавчера утром, при помощи таких якорей, напавшие на нас охотники взбирались на стены Рижского вокзала. Кошка, что сегодня вытащила меня из ледяной купели, была как две капли воды похожа на кошки из арсенала оперативников Ведомства. Я знал это абсолютно точно, поскольку, как вы помните, мне довелось тогда воспользоваться их фалом.