Последний бой
Шрифт:
— Ранен Тугов. Ребята, помогите Тугову!
Вижу, подхватили — и волоком. То падая, то вскакивая, проваливаясь в снег, отошли за вырубку. Смахнул валенком снег с корявого пня, присел, взял у Семена клочок бумажки, кручу цигарку, руки не слушаются. В ушах стоит тихий стон Тугова.
— Куда его? — спрашивает Алеша Фисенко.
— Очередью перерезало,— отвечает Хандагуков. Алеша прикуривает от моей цигарки — пальцы его рук вздрагивают, затягивается, а сам и курить-то не умеет — пускает дымок через верхнюю безусую губу.
Подошел с двумя автоматчиками гвардии капитан Гук. Выяснилось,
— Велено было на всякий случай вас прикрыть... А чего ты на этой колоде маячишь?
— Своих поджидаю. Тебя вот дождался...
— Меня — да, а других не будет. Вернулись. Проскочить в конном строю и думать нечего.
— Выходит, нам надо назад идти? — У меня перехватило дыхание и стало сухо в горле.— Снова преодолевать вырубку, где пристрелян чуть ли не каждый пень?
— Выходит, шо так... Да перебегим на светанку. Ничего. Они ж тоже измотались. Мы их еще трошки покрутим... Пошли до моих хлопцев. А ну быстро, казаки! Ноги из стремя, башку за пень — и прицельно по свастике. Зараз придется малый бой принять, шоб отсталы от нас к чертям собачьим, да и за убитого лейтенанта отплатить надо.
Гук оказался прав. Вскоре на большаке загудели моторы. При свете почти беспрерывно лопающихся ракет и прожекторных фар из огромных, крытых брезентом машин выпрыгивали темные фигурки солдат в касках. Огонь наших пулеметов и автоматов был внезапным, губительным. Сам Гук бил из противотанкового ружья, пристроив его на толстом пне... После нескольких наших залпов потухли на мертвых машинах фары, увял и сник цвет трасс и ядовито-зеленых ракет.
На рассвете, или, как говорил капитан, на светанке, когда все угомонилось, мы бесшумно перешли обратно рокаду и вернулись к своим, подробно доложив командованию о том, что было.
А лейтенант Тугов остался там, возле зловещей рокады, в безымянном лесу. Получит мать похоронную, задрожат ее губы, до боли сожмется сердце... А как обо мне напишут или уже написали?..
10
Кавалерия. Гордость наша. Парады на Красной площади, тачанки на кованых колесах, гремящих о брусчатую мостовую... В детстве я приручал жеребенка куском хлеба, обнимал за тонкую шейку и ходил с ним долго, не расставаясь...
Военные кони! Испокон веков на них пахали землю, молотили зерно, возили с бубенцами невест и новорожденных, выигрывали на скачках призы, сражались на поле брани, а потом стреляли и глодали их кости. Мне слышится последний печальный реквием, посвященный военным коням!
...Командир дивизии Ягодин сидел в заиндевелом лесу на дощатых розвальнях, стиснув руками голову в серой ушанке. Тут же стоял задумчивый, всегда внимательный и ровный замполит Федоров. Рядом с ним все так же удивительно спокойный гвардии полковник Жмуров диктовал начальнику оперативного отдела приказ.
С хмурыми, почерневшими от ветра и мороза лицами командиры расположились под деревьями: кто сидел на сваленном дереве, кто полулежал на зеленой хвое, кто подпирал спиной мощные ели.
Поднявшись с саней, полковник вошел в круг собравшихся. Высокий, в длинном желтоватом полушубке, с отвислыми
— Все вы знаете, что мы находимся в исключительно трудном положении. Продовольствия, кроме конины, у нас нет; нет фуража, мало осталось боеприпасов. Кони настолько отощали, что прорыв оборонительных линий противника в конном строю невозможен. Нам необходимо преодолеть два рубежа: большак и передний край. Это мы должны сделать сегодня ночью. Завтра будет поздно. Противник готовится прижать нас к большаку. Мы пойдем на прорыв. Для того чтобы обеспечить наш выход с малыми потерями, передовые части Калининского фронта нанесут противнику встречный удар и соединятся с нами в районе Бобоеды — Поддубица.
На розвальни поднялся гвардии полковник Жмуров и жестким голосом зачитал приказ:
— «Штаб группы «Кавказ», «Муратовские дачи», «Красный лес». Попытка форсировать большак в конном строю не имела успеха. Укрепление Кашперовского шоссе равносильно укреплениям долговременной обороны переднего края с наличием четырехамбразурных дзотов, с сектором кругового обстрела.
Я решил: во избежание напрасных потерь прорываться через большак и передний край в пешем строю. Весь конский состав забить. Мясо сложить в бурты и засыпать снегом. Приказ объявить всему личному составу».
Окончив читать, Борис Ефимович присел на розвальни. Правда всегда жестока. Прежде чем застрелить своего коня, надо много выстрадать. Никакими словами этого страдания не передашь. Кони, вытянув шеи, грызли деревья, к которым были привязаны. На них невозможно было смотреть без боли в сердце. Ко мне подошел Семен. Буряты испокон веков любят коней, но Хандагуков, наверное, был мужественней нас, он сказал:
— Одну лошадь я поцелую в ноздри за всех, а потом выстрелю ей в ухо. Кончать надо! А то каждый начнет плакать, веточку в губы совать, а для нас и веточки, и ягодки впереди, однако...
...Укрывшись полушубком, чувствую запах бараньей шерсти, пропитанной конским потом. Плотно закрываю уши, чтобы не слышать выстрелов Семена и его товарищей...
Ночь. Лес давно кончился. Поле с задутыми снегом перелесками. Колонну ведет гвардии полковник Жмуров. Мужество этого человека неиссякаемо. Перед началом движения объяснил:
— Левый фланг во время движения и перехода большака обеспечивает двенадцатый полк. Ответственные — гвардии майор Нилов и гвардии старший лейтенант Никифоров. Правый — обеспечивает полк гвардии подполковника Калиновича. В случае расчленения колонн место сбора будет обозначено красными ракетами — по две с минутным интервалом.
На левый фланг гвардии майор Нилов выделил группу прикрытия во главе с гвардии старшим лейтенантом Головятенко.
Гитлеровцы не ожидали повторной дерзости. Спохватились, когда мы цепью пересекли большак и углубились в лес. Прошли без потерь.
Сделав в лесу небольшую передышку, двинулись к переднему краю. Здесь нас настиг еще один удар: по нашим расчетам, уже должна быть линия фронта, а ее не оказалось. Ориентируемся на ощупь. Идти трудно. Снег местами по пояс. Люди выбиваются из сил. Приходится часто останавливаться. Нам задерживаться — смерти подобно.