Последний часовой
Шрифт:
От имени британского правительства герцог выразил надежду, что молодой монарх проявит милосердие к мятежникам. Заявление чисто формальное. Так всегда делается в подобных случаях. Но Николай вдруг отнесся к словам серьезно.
– А вы бы – как поступили на моем месте?
Отвечать честно? Увольте! Он бы расстрелял негодяев на месте.
– Напомните мне: пять лет назад, кажется в 1820 году, в Лондоне был раскрыт заговор Артура Тистельвуда. К чему приговорили участников?
– Публично повесили пятерых. – И поделом! Старина Уорт передернул плечами. Надобно давать черни урок повиновения.
– У нас не казнили со времен Пугачева, – пояснил царь. – Публика отвыкла от подобных зрелищ. Стало быть, пятерых?
Теперь очаровательная вакханка делала герцогу знаки на приеме. Это была высокая, необычайно яркая дама. Белокожая брюнетка. Если бы не восточный очерк скул, она сошла бы за ирландскую принцессу из страны фей. Гречанка? Полька? Только не русская. Здешние дамы совершенно беспомощны в кокетстве. Хороши, но чересчур скромны – строгие матери, религиозное воспитание. Так и молодость пройдет!
Веллингтон решил предпринять обходной маневр от одной группы беседующих придворных к другой, чтобы оказаться поблизости от чаровницы. Она стояла на месте, вынув розу из высокого вазона, и покусывала лепесток с таким откровенным призывом, что старый солдат испытал смущение. Бокалы шампанского, разносимые лакеем, позволили им сгладить неловкость первых слов.
– Приветствую истинного героя в стране напускного героизма. – Для дамы, которая не была представлена, она держалась очень уверенно. И первые же слова показали, что перед герцогом полька. Великолепная дерзость. Что здешние мужчины будут делать, когда маленькая, но гордая нация получит свободу? Довольствоваться своими белобрысыми дылдами?
– Вы меня знаете, я вас нет, – заявил Уорт, как всегда беря быка за рога.
– Вас знают все, – улыбнулась дама. – Софи Киселева, урожденная Потоцкая.
Вот откуда эта ясновельможная повадка.
– Я специально приехала из Тульчина… о, не морщите лоб, все равно не вспомните, это маленький городок на границе Малороссии… чтобы иметь счастье говорить с вами.
– Говорить? – Веллингтон был озадачен.
– Не от своего имени. – Софи пленительно улыбнулась и опустила бокал на вовремя подставленный поднос. – Но от имени всех патриотов моей бедной, истерзанной родины.
Черт! Мог бы сразу догадаться! Он слышал, что польки проявляют необыкновенную заинтересованность в политике.
Герцог помрачнел. Заметив это, дама защебетала с невыразимой трогательностью. Ее оживление, блеск глаз, умоляющие и вместе с тем благородные интонации голоса были так трогательны, так нежны, так глубоко проникали в сердце.
– Хорошо. Я готов выслушать вас. Только не здесь. Это неудобно.
– Где же? Когда? Назначьте время.
Какая настойчивость! Он не знал, что отвечать.
– Сегодня. В десять вечера. Я приду в английское посольство. – Ее невозможно было смутить. – И поверьте, у меня важные сведения.
Одарив ошалевшего сэра Уэлсли прощальным взглядом, в котором был рай, никак не меньше, дама сделала пару шагов назад и очень ловко затерялась в толпе.
Весна откусывала дни от хвоста зимы, но холод не уходил из души у тех, кому в грудь впились ледяные иглы декабрьской метели. Генерал-адъютант Чернышев стал не в пример вежливее, и Бенкендорф минутами ловил на себе его настороженный, удивленный взгляд. Александр Иванович никак не мог поверить, что товарищ встал в тайной иерархии выше него. Негласное ведение дел по таким персонам, о которых и говорить страшно!
Сам Бенкендорф не питал особой радости. Что можно узнать о Сперанском или Мордвинове? Подобные люди не суются в тайные общества открыто. Будешь рыть носом землю, но так ничего и не обрящешь, кроме смутного ощущения причастности. Для начала генерал нацелился вторично поговорить с Захаром Чернышевым.
– Вы написали не всю правду, – строго обратился он к молодому графу, доставленному по его вызову.
– Я хотел вперед поблагодарить за то, что с меня сняли ручные кандалы. – Ротмистр поклонился.
– Их надели на вас незаконно.
По знаку генерала Захар сел. Его приятное лицо оставалось хмурым.
– Я рассказал все, что мне известно. Надеюсь, вы не понуждаете меня оговаривать товарищей в благодарность за человечное обращение со мной лично.
«Без сомнения, я похож на зверя», – вздохнул Александр Христофорович.
– Некоторые вещи могут представляться вам неважными. Я задам вопросы, а вы ответите. Если сможете.
По лицу Чернышева было видно, что он колеблется. Но следователь не просил его согласия. Он знал: в простой беседе человек расскажет больше – и начал, не давая арестанту времени возразить.
– Вы утверждаете, что вступили в заговор в полку?
– Да. – Захар пожал плечами. – Меня приняли весной прошлого года. Я уже имел честь сообщить...
– А разве на развитие ваших взглядов не повлияло обучение в муравьевской школе колонновожатых?
Молодой граф опешил.
– Господа Муравьевы люди высокого духа. Трое из них преподавали. Это была прекрасная школа!
– Не сомневаюсь, если учесть, что половина ее выпускников сейчас сидит в крепости. Вы там вступили в ложу?
Это был пробный камень, брошенный наугад. В отличие от своего деда-адмирала и его братьев, младшее поколение Чернышевых не успело приобщиться до запрета 1821 года.
– Я не вступал, – пробормотал ротмистр.
– Но Муравьевы предлагали?
– Д-да, – выдавил Захар. – А что могло быть от них плохого? Иван Матвеевич воспитывал государя Александра! Как же его не слушать? Как не разделять взглядов?
– Н-да, – протянул генерал. – Трое сыновей-заговорщиков: один самоубийца, другой пойдет на виселицу, третий в каторжные работы. Повод для раздумий.