Последний год
Шрифт:
Дочитав текст сообщения, Штюрмер передал его стоявшему рядом с нахмуренным, тяжелым, совсем нефранцузским лицом Палеологу.
— Все распрекрасно? — самодовольно спросил Штюрмер и вдруг рассмеялся — Господин Палеолог, с чего это вы столь печальны? Завидуете английскому коллеге, ха-ха-ха! А счастье было так близко: Дарданеллы — России и вам овация такая же, как вашему коллеге. Но Франция почему-то промедлила…
Бьюкенен не сводил пристальных глаз со Штюрмера — неужели он не понимает, что овацию в Думе вызвал вовсе не Константинополь — она была демонстрацией против немецких политиков, пытающихся оклеветать Англию? Понимает он или нет? Поразительно!.. Однако уточнить
Они уже направились к двери после ритуала прощания, когда Штюрмер попросил Бьюкенена остаться на минутку.
Извинившись перед Палеологом, Бьюкенен вернулся к столу премьера, но в кресло не сел.
— Я подаю в суд на Милюкова за его хулиганскую речь, — злобно сказал Штюрмер и тоже встал.
Бьюкенен молча ждал, неприступно строгий и элегантный.
— Но мне необходима ваша консультация… — Штюрмер взял со стола лист бумаги и продолжал — Вот два места из его речи, где он упоминает вас, помните? Вы разрешили ему ссылаться на вас?
— Я не являюсь его консультантом, — холодно ответил Бьюкенен. — Однако по существу сказанного Милюковым в отношении антианглийской кампании у меня с ним разночтения нет.
Штюрмер в изумлении вылупил свои бессмысленные светлые глаза:
— Но, бог мой, кто же, по-вашему, лидер антибританской кампании?
— Вот это я и пытаюсь установить, — ответил Бьюкенен.
— Если установите, умоляю вас, поставьте меня в известность, — попросил Штюрмер, прижимая короткие руки к золоченой груди.
Под белыми, аккуратно подбритыми усами Бьюкенена возникла и погасла усмешка:
— Ваше превосходительство, у вас же есть сильный министр внутренних дел, есть полиция, специальные службы, и с их помощью вы все можете узнать гораздо скорее… — И, поклонившись, добавил — Вам стоит только этого захотеть.
Штюрмер стоял и долго смотрел на закрывшуюся за Бьюке-неном дверь. Его мелкий ум интригана не мог охватить всей сложности создавшейся вокруг него ситуации, но, как чуткая собака, он чувствовал опасность и решил не откладывая ехать в Царское Село — матушка царица Александра Федоровна, как всегда, направит его мысли куда следует…
Немедля он позвонил в Царское Село, но адъютант царицы ответил, что царица больна и принять не может…
У России в это время было две императрицы. Жена Николая Александра Федоровна и его мать Мария Федоровна — вдова покойного царя Александра. Старая императрица была женщина неглупая, властная, к царствованию сына она относилась весьма критически, а его брак с Александрой Федоровной считала несчастьем своего царского рода. Она пыталась влиять на сына и вырвать его из-под власти супруги, но сделать ей это было очень трудно.
Существование в России двух императриц и связанные с этим ситуации пытались использовать английская и немецкая разведки. Так, Бьюкенен в своих дневниках прямо признает, что он имел регулярную информацию о настроениях в окружении Марии Федоровны, знал о предпринимавшихся ею шагах и имел возможность давать ей советы.
Немецкая разведка прекрасно понимала, какую опасность для германских интересов представляет влияние на Николая его матери с ее яростной антигерманской позицией. Мария Федоровна прекрасно знала немецкую императорскую семью, знала, что представляет собой кайзер Вильгельм, которого она называла не иначе как «однорукое ничтожество»: немецкий император с детства имел одну неразвитую руку, и у него была разработана целая система декоративных способов скрытия этого физического недостатка.
Николай побаивался матери, но она была далеко, жила в это время в Киеве, а Александра Федоровна с ее советниками была рядом. Во время редких в последнее время свиданий с сыном Мария Федоровна старалась воздействовать на него, взывала к его монаршему самолюбию, раскрывала ему губительность многих его действий под влиянием жены. Он не раз поддавался нажиму матери и обещал что-то исправить, но, возвращаясь затем к супруге, тут же отказывался от своих обещаний. И он все больше верил жене, внушавшей ему мысль, что его мать просто ненавидит ее, ревнует его к ней и хочет ей насолить и разрушить их счастливый брак.
Но в случае со Штюрмером все-таки победила Мария Федоровна. Когда Штюрмер отправился в Царское Село, чтобы рассказать царице о скандальном заседании Думы, где его назвали изменником, и получить от нее спасительные советы, именно в этот день Николай вернулся из Киева от матери.
Подробных и точных данных об этой их встрече нет, но, судя по всему, разговор у них был очень серьезный, он поверг Николая в большую тревогу и растерянность. Но так или иначе, Штюрмер с поста премьера был устранен, и все попытки Александры Федоровны предотвратить это ни к чему не привели. Разве только форма устранения была сделана внешне почетной для Штюрмера.
Внезапная катастрофа Штюрмера принесла большое огорчение германской разведке. «Штюрмер уже одной своей фамилией создал для нас благоприятную атмосферу», — писал в своих воспоминаниях руководитель немецкой военной разведки полковник Николаи.
Английская разведка это событие занесла в свой актив…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Алексей Иванович Путилов имел деловую квартиру на Большой Конюшенной улице, недалеко от дома, где помещалось правление путиловских заводов. Почти всегда окна этой квартиры были задернуты шторами. Хозяин приезжал сюда только по делу и ненадолго, поэтому в квартире не было никаких слуг. Обставлены только две комнаты — кабинет и гостиная. Вдоль стен кабинета стояли шкафы с томами различных энциклопедий и справочников. На особом столе лежали сброшюрованные комплекты столичных газет. У стены небольшой письменный стол, над которым висел портрет отца Путилова — старика с таким же, как у сына, аскетическим лицом, чем-то напоминающим лик Христа. Перед столом в беспорядке стояли глубокие кожаные кресла. Громадные окна из целого стекла закрывали тяжелые гардины.
Здесь в сумрачный ноябрьский день собрались могущественные люди русского капитала — Вышнеградский, Коновалов и Коншин. Именно они первыми приглашены к Путилову не случайно. Александр Иванович Вышнеградский — директор-распорядитель Петроградского международного коммерческого банка, у него в руках заграничные связи русского капитала. Алексей Владимирович Коншин — владелец суконных фабрик, глава торгово-промышленного банка. Здесь были сосредоточены основные капиталовложения в промышленность и торговлю. Александр Иванович Коновалов — мануфактурный король России. Все они владели громадными личными капиталами и были из тех, кто находился на вершине сложного разветвленного клана русских капиталистов. И они еще молоды, полны сил. Только одному из них — Коншину — под шестьдесят, остальные еще не достигли своего пятидесятилетия, а Путилову через несколько дней будет пятьдесят лет.