Последний из Двадцати

Рок Алекс

Рун закусил губы — объяснение одновременно было логичным и излишне однобоким. Так и есть, вдруг пришёл на помощь механической кукле глас старого Мяхара. Думаешь, ты просто так ей нужен был в игрушках? Зачем ей вообще новые люди, если старые бессмертны и неистребимы в её забавах? Ей всякий раз нужен кто-то, кто ещё не успел ей надоесть. Или сможет показать что-то новое. Или…

— В игре, которую ведёт жулик следует жульничать, но так, чтобы игра не сочла это нарушением правил.

— Допустим, — отозвался чародей, весь обратившийся во внимание.

— Допустим, если случайно швырнуть

кость на игральный стол.

Парень кивнул, вспоминая как вздрогнул, когда над его головой свистящим снарядом пролетел белый куб. Значит, Ска проверяла? А если бы игра сочла это за жульничество? Будто распознав его сомнения, автоматон добавила: — дьяволица осыпала своих подданных оружием и златом, а иногда роняла на неугодных ей противников огрызок ногтя.

— Сучья падаль, — Рун ощутил прилив злости, вдруг накативший на него после этих вестей. Вот на что эта курва рассчитывала, сделав его игральной фигуркой. Автоматон не сможет распознать прямую помощь и косвенную. И при попытке провернуть подобное нарушит правила. Что она там говорила? Твоя вещь превратит тебя в мою.

По спине прошелся холодок — только благодаря тому, что Ска гораздо умнее своих стальных собратьев, он сейчас ест птицу, а не служит птицей у дьяволицы. Прежний аппетит сразу же куда-то пропал, он отставил ужин, положил тарелку наземь.

— Первые ходы я смотрела за её действиями. Мне нужно было понять, куда она ведёт своих подданных. Но вы шли иным путём, и отставали на несколько ходов. Это сыграло свою роль — чем дальше они уходили, тем более примитивным и простым становился лабиринт. И очевидной стала точка, где появится финальный зал.

— И потому ты притащила меня в тупик? — Рун, наконец, вернул разговор в то место, с которого они и начали. Ска не замедлила с ответом.

— Здесь не было иного выбора, господин. Зная о её натуре после полноценного анализа, я пришла к выводу, что вы всё равно окажитесь в тупике. Даже в шаге от главного зала. Я не помогала вам там, где могла, чтобы пропустить достаточно ходов. Едва финальный зал очертился, мне оставалось лишь привести вас к разделяющей вас же и его стене.

Она прервалась, как будто набирая побольше воздуха в грудь для признания: — И швырнуть куб с такой силой, чтобы он проложил вам путь.

Они вновь замолчали. Рун парился в киселе собственных размышлений и новой информации. Со слов Ска оно всё звучало так просто, как приготовить ужин. Окажись на её месте сам Рун — он бы никогда не додумался ни до чего подобного.

— Ты знала, что она могла разорвать тебя в клочья, словно тряпку?

Ска вновь ушла от ответа. Парень выдохнул: — Её силы не магические, саффиритовая лазурь бы тебя не спасла. Помнишь, как она заставила тебя болтаться в воздухе?

Ска не призналась, но точно помнила. Про такое точно не забывают.

— Моя задача — оберегать господина даже ценой собственной сохранности.

— Интересно, сколько проводов погорело в твоей голове, когда ты видела всё, что со мной творится и не могла защитить, а? — он усмехнулся собственной нелепой шутке, потом вновь зашёлся кашлем. Пустил в себя поток маны вперемешку с заклинанием, выискивая источник проблемы, чтобы избавиться от него навсегда.

Он вдруг ощутил

неловкость: не будь сидящая перед ним девушка лишь механической куклой, он хлопнул бы её по плечу, улыбнулся, одарил благодарностью и, возможно, лаской. Как было бы хорошо, будь сейчас вместо неё Виска — парень был уверен, что девчонка сумела бы справиться с задачей не хуже стальной девы. По своему, но не хуже.

А Ска ему попросту нечего было сказать. Либо не поймёт, либо не оценит. Здравый смысл был солидарен — он без зазрения совести обвинил бы хозяина в безумии, реши тот раскрывать душу перед механической куклой.

— Знаешь что, Ска? — вдруг начал он, словно извиняясь, послав глас здравого смысла куда подальше. Он взвешивал тысячи и одно слово, пытаясь найти нужное. Вопрошал, взывал к воображению, пока призрак Гитры не выдохнул и не подсказал, что усложнение — враг хорошего.

Иногда что-то лучше просто сказать одним ёмким словом. Ска выжидательно смотрела ему в глаза, почти как живая: ей лишь чуть не хватало мимики лица. Слова благодарности, простое «спасибо» прозвучало так обыденно и так легко, что Рун удивился этому сам. Он увидел, что механическая кукла хоть и не подала виду, но была бескрайне довольна его словами. Сколько же ещё чудес, подумалось парню, сокрыто в её шестерёнках?

Кошмары о былом, Сон четвёртый

В хибаре было мрачно, будто в темнице. Чадили редкие, сальные свечи, дышала жаром крепко и умело сложенная печь. Из неприкрытых чугунков несло чем-то прогорклым и противным.

По полу пробежала наглого вида толстая мышь, застыла посреди зала. Она смотрела на чародея так, будто он имел наглость помешать её утренней прогулке и немедля должен сгинуть прочь.

Парень скривился. Он, конечно, всегда знал, что чернь живёт отнюдь не в мажьих палатах и далеко не во дворцах. Но каждый раз находилось жильё, способное удивить своей загаженностью.

В деревне его встретили стенания и плач — крестьяне до мокрых портков боялись, что явившийся к ним чародей принёс с собой только огонь. Будто это их в самом деле могло от чего-то защитить, они притащили деревянных истуканов Архи, и выставили перед дорогой. На влажной земле остались продольные борозды — тащили в спешке.

Рун лишь на мгновение задержал на них взгляд, облизнул высохшие губы. Едва завидев, что грозные божества не произвели на юного чародея должного впечатления, не нагнали страху и вовсе даже не заставили бежать в священном ужасе, селяне приуныли.

На самом деле парень не отказался бы хорошо отдохнуть. Ситр, будто решив, что сможет купить себе прощение за лишнюю информацию обмолвился о Йохане — якобы паршивец был чуть ли не правой рукой того самого Ата-мана. А отсюда до них — добрый день пути, и это если он наколдует себе муладира. Наколдовать было просто, превратить в зверюгу кого-то из местной черни — ещё проще.

Ситра он впаял в огромных размеров булыжник и слушал протяжные, жалостливые проклятия, что колко били ему в спину, когда он уходил прочь. Рун как будто желал сказать — не другим, самому себе, что от возмездия не уйти, не откупиться. Оно настигнет и горе тем, кто верит, что способен обмануть Последнего из Двадцати.