Последний из Двадцати
Шрифт:
— Из-за стены? — Руну вспомнилось, что изредка вместе с торговцами, что спешили привезти в гружённых тюками бестиях рукотворные чудеса, бывало, тянули вереницы закованных в кандалы заключённых. Для чего и почему Матриарх позволяла отправлять на свои земли чужих преступников, парню даже не приходило в голову.
Этот был иным. Сколько парень не вглядывался в него, на нём не были ни единой татуировки. На виранца этот бродяга походил ещё меньше, чем на местного.
— Шаришь, братец! Ну-ка, подсоби мне самую малость. — незнакомец
— Имя-то у тебя есть, "мастер по автоматонам"?
— Ха, а ты нетерпеливый, как я погляжу. Всё пучком, чувак, зови меня нескромно и будто волну — Чавьер.
— Чавьер? — Руну показалось, что чудак перед ним выбрал это имя прямо здесь и прямо сейчас. Застенные народы любили давать своим детям языколомные, труднопроизносимые имена. Это же… было и обычным и необычным одновременно.
Чавьер ловко, со знанием дела расстегнул пуговицы на остатках платья, сорвал рубашечную ткань. Присвистнул.
— Грудки-то ого-го, малец! Всё как у бабы и должно, одобряю. Поди, не раз ручонки ей под юбку пускал? Пострел-везде-поспел, а?
— Если это шутка, то очень неудачная, — последний из Двадцати чуял, что закипает. Какого иного селюка даже за подобные мысли он растворил бы на месте. Ничего, проскрежетав зубами сказал он самому себе, с этим всегда успеется.
Чавьер лишь пожал плечами в ответ. Закончив созерцать красивую, но какую-то безжизненную наготу механической куклы, он коснулся её шеи в области затылка. У него были неестественно длинные, узловатые пальцы. Ушей Руна вдруг коснулся щелчок, чародей вздрогнул от неожиданности.
На гладком кожимите, скрывавшем корпус, сначала проявились соединительные стыки, а через мгновение из них пыхнуло жаром. Облачка пара медленно, будто дым, таяли в воздухе.
Чавьер попридержал головной отсек, помог ему открыться, осмотрел содержимое внимательным взглядом.
Рун, глядя на механическое содержимое головы, чуял себя не в своей тарелке.
— Глянем-ка, чем у нас сиськи богаты — радостью или же… — он положил ей руки на грудь, надавил — правая чашка отскочила и оказалась в его ладони. Чавьер не глядя протянул её Руну — то вдруг почуял себя скверно. Ему на миг представилось, что кто-то точно так же разбирает Виску… Мастер же по автоматонам удручённо вздохнул.
— Или, братец, или. Снаружи красота, внутри — унылота. Всякой дряни я ожидал, паря, но в твою красавицу то ли сильно вставляли, то ли долго пихали.
Рун пропустил сальность мимо ушей, прочистил горло и спросил.
— Починить сможешь?
— Не будь я Чавьер, и чтоб у молодого колом не стояло, если не смогу. Не парься, чувак, тяп-ляп не делаю — как новенькой не обещаю, но побегает твоя малютка знатно.
— Сколько?
Чавьер вдруг обернулся. Вопрос о цене показался ему куда важнее механических потрохов.
— Ты же
Рун знал. Чародею ничего не стоило обратить горсть камней в ровны, или, хотя бы, предать им такой вид на время. Даже за этого автоматона виранцы брали с матриарха чародейством.
— Откуда ты знаешь, что я — чародей?
Чавьер посмотрел на Руна исподлобья, цокнул языком. Последний из Двадцати тут же ощутил себя полнейшим идиотом — о том, что он идёт сюда знал, наверно, каждый деревенский дурачок отсюда и до самого Достенья.
— Он как будто даже не знал, — не без насмешки проговорил мастер, — что же именно выдавало в нём чародея. То ли роскошный дорожный наряд, то ли молнии над головой, то ли символ самих Двадцати на пальце.
Рун непроизвольно глянул на перстень. Искусно обработанный изумруд блестел, как никогда раньше и едва не светился в темноте.
— Не будь у тебя этой побрякушки, я бы даже не стал приходить.
— Объяснись, — набычившись, потребовал юный чародей, прикрыв память о Шпиле ладонью. Конечно, он жаждет мести и возмездия, но не ценой последней вещи, что осталась у него от матриарха.
Чавьер снова пожал плечами. Он делал это так часто, что можно было подумать, будто у него особый нервный тик.
— Там, откуда меня приколупали эти штукенции зовутся риурмами. Слыхал?
Рун кивнул в ответ. Виранцы звали риурмом любую вещь, хоть сколько-то связанную с магией. Теперь же он смотрел на перстень с новым открывшимся интересом — зачем Матриарху могла понадобиться виранская игрушка? И уж если на то пошло — какое именно заклятие на нём лежит? Он провёл рукой над камнем в надежде уловить хоть какие-то зацепки плетения, но ничего не обнаружил. Чавьер же усмехнулся в ответ.
— Ловок ты, однако, бро. Можешь не копать — не на похоронах. Этот перстень — ключ-активатор автоматона, смекаешь? И вот так тебе повезло, что именно от этого. Клёво, ага?
Чавьер был до безобразия косноязычен. Он говорил незнакомые и как будто ничего не значащие Руну слова, но чародей сразу же улавливал их смысл.
Всё сходилось. Личный перстень Матриарха, её личный автоматон…
Ска.
Механической кукле не раз приходилось драть уши сорванцу и ловить его на проказах. Впрочем, доставалось и Кианору, и Виске, и Кирку с Касьей…
— Почему бы мне не ответить тебе отказом? Не боишься, что заставлю тебя силой?
— Мне говорили, что у Двадцати — репутация, — многозначительно вымолвил Чавьер. В его коробе, едва отщёлкнулись замочки, тут же нашлись дивного вида инструменты. Рун бы никогда не подумал, что их можно использовать для починки хоть чего либо.
— Нет теперь Двадцати… — юный чародей скривился от подкатившего к горлу комку.
— Может и нету, — согласился мастер, складывая на столе содержимое внутренностей Ска. — Но репутация-то осталась, а? Смекаешь?