Последний из могикан
Шрифт:
Ветер дул неровно: он то льнул к земле, как будто нашептывая что-то, то разражался пронзительным печальным свистом и врывался в лес, наполняя воздух срываемыми на пути листьями и ветвями. Несколько воронов боролись со страшным ливнем и сильными порывами бури. Миновав простиравшийся над ними зеленый океан лесов, они с радостью опускались где попало и принимались за свой отвратительный пир.
Все вокруг было дико и пустынно; казалось, что всякого, кто заходил сюда, внезапно поражала безжалостная рука смерти. Но теперь запрещение было как будто снято, и в первый раз с тех пор, как удалились виновники преступлений,
За час до заката солнца пять человек вышли из узкой прогалины между деревьями, где тропинка к Гудзону убегала в лес, и пошли по направлению к развалинам. Сначала они продвигались медленно и осторожно. Впереди двигалась легкая фигура; по настороженности и подвижности ее было видно, что это туземец. Он всходил на каждый холмик, тщательно осматривал каждую кочку и затем жестом указывал своим спутникам путь, по которому следовало идти. Спутники не уступали ему в осмотрительности, необходимой при войне в лесу. Один из них, также индеец, отошел немного в сторону и наблюдал за краем леса; его глаза давно привыкли замечать малейший признак опасности. Остальные трое были белые.
Страшные картины, постоянно встречавшиеся по пути к берегу озера, действовали на членов отряда так же различно, как различны были их характеры. Юноша, идущий впереди, бросал украдкой угрюмые взгляды на обезображенные жертвы. Он боялся выразить охватившие его сильные чувства, но был еще слишком неопытен, чтобы подавить их вполне. Его старший краснокожий товарищ был чужд подобной слабости. Он прошел мимо мертвецов с таким спокойствием, какое может быть приобретено только долгой привычкой.
Чувства белых — печальные у всех — также были различны. Человек с седыми кудрями и морщинистым лицом, воинственный вид и походка которого, несмотря на одежду жителя лесов, говорили о том, что этот человек давно привык к военным ужасам, не стеснялся, однако, выражать свои чувства громким стоном при виде какого-нибудь особенно тяжелого зрелища. Шедший рядом с ним молодой человек вздрагивал, но старался подавить свое чувство, по-видимому щадя своего спутника. Только тот, который шел позади всех, громко выражал свои мысли, не боясь, что его услышат, не страшась последствий.
Читатель, конечно, сразу узнал в спутниках могикан и их белого друга — разведчика, а также Мунро и Хейворда.
Ункас шел впереди; дойдя до центра равнины, он испустил крик, на который сбежались все его товарищи. Молодой индеец остановился у группы мертвых женских тел, лежавших беспорядочной грудой. Несмотря на весь ужас, вызываемый видом гниющих трупов, Мунро и Хейворд в порыве любви, которую ничто не могло удержать, бросились туда, чтобы посмотреть, не найдут ли они тех, кого искали. Задумчиво, безмолвно стояли они вокруг тел, когда к ним подошел разведчик. Смелый обитатель лесов взглянул на грустное зрелище; его лицо выражало гнев.
– Я бывал на многих полях битвы, мне приходилось идти по кровавому следу в продолжение долгих часов, — сказал он, — но я нигде не видел так ясно руки дьявола, как она видна здесь... Что ты скажешь, Чингачгук? — прибавил он на делаварском наречии. — Думаешь ли ты, что гуроны станут хвастаться этим поступком перед своими женщинами в дни, когда снега покроют холмы?
Выражение злобы мелькнуло на смуглом лице вождя могикан;
– Хуг! — вскрикнул молодой могикан, приподнявшись на цыпочках и внимательно вглядываясь вперед.
Звук его голоса и движение спугнули воронов, они полетели искать другой добычи.
– Что такое, мальчик? — спросил разведчик, присев на корточки, словно пантера, готовая сделать прыжок.
Ункас, ничего не ответив, быстро убежал и через несколько минут так же быстро появился из чащи, с триумфом размахивая куском зеленой вуали со шляпы Коры. Его движения, вид развевающейся вуали и новый крик, вырвавшийся из уст молодого могикана, немедленно собрали вокруг него всех остальных.
– Дитя мое! — быстро, голосом, полным отчаяния, воскликнул Мунро. — Отдайте мне мое дитя!
– Ункас попробует, — послышался короткий трогательный ответ.
Простые, но многозначительные слова молодого дикаря не произвели никакого впечатления на отца. Он схватил обрывок материи и смял его в руке; глаза его со страхом блуждали по кустам, как будто он в одно и то же время боялся тайн, которые они могут выдать, и надеялся на них.
– Здесь нет мертвых, — сказал Хейворд. — По-видимому, буря прошла мимо.
– Это ясно, как небо над вашей головой, — заметил невозмутимый разведчик, — но или она, или тот, кто ограбил ее, проходили через эту чащу, потому что я помню ткань, закрывавшую лицо, на которое все так любили смотреть. Ты прав, Ункас: темноволосая была здесь, и она убежала в лес, как испуганная лань, — никто из умеющих бегать не стал бы дожидаться, чтобы его убили.
– Будем искать следы, оставленные ею. Я иногда думаю, что глаза индейца подмечают даже след шмеля в воздухе.
При этом предложении молодой могикан полетел, словно стрела; не успел разведчик договорить свои слова, как с опушки леса раздался его победный крик. Спутники молодого человека тревожно бросились к лесу и увидели другую часть вуали, развевавшуюся на нижней ветви бука.
– Тише, тише, — сказал разведчик, загораживая своим длинным ружьем дорогу нетерпеливому Хейворду, чтобы удержать его. — Мы знаем теперь, что нам делать, не затаптывайте только следов. Один преждевременный шаг может повлечь за собой долгие часы тревоги. Но мы напали на их след, этого никак нельзя отрицать.
– Да благословит вас бог, достойный человек, да благословит вас бог! — вскрикнул Мунро.
– Если они отправились одни, то может случиться, что они описали такой же круг и находятся от нас на расстоянии двенадцати миль. Если же их захватили гуроны или какие-нибудь другие французские индейцы, то, по всем вероятиям, они находятся вблизи границ Канады. Но что ж из этого? — продолжал решительный разведчик, заметив тревогу и разочарование слушателей.— Могикане и я на одном конце следа — значит, мы найдем другой, хотя бы он был на расстоянии сотни миль!.. Тише, тише, Ункас. Ты нетерпелив, словно житель селения: забываешь, что легкая походка оставляет слабые следы.