Последний кит. В северных водах
Шрифт:
– Они вон там, – кричит он своим спутникам, показывая в разные стороны, – и вон там, и вон там тоже.
Юнга остается на месте, чтобы освежевать убитых котиков, а остальные разделяются. Самнер идет на восток. Сквозь непрестанное потрескивание и скрип движущегося льда до него время от времени доносится отдаленный грохот выстрелов. Он убивает еще двух котиков и свежует их, насколько у него хватает умения и ловкости. Прорезав в шкурах отверстия, он продевает в них конец, связывает их вместе, перебрасывает веревку через плечо и направляется в обратный путь.
К обеду он убивает еще шестерых животных, и теперь от вельбота его отделяет около мили широких, движущихся льдин, по которым он тащит за собой сотню фунтов окровавленных шкур. От усталости перед глазами у него все плывет. Веревка натерла ему плечи, и они горят как в огне, а морозный воздух обжигает легкие. Подняв голову, в сотне ярдов впереди он замечает Кэвендиша, а справа
Доковыляв до полыньи между двумя льдинами шириной в ярд, Самнер на мгновение останавливается. Перебросив конец веревки на другую сторону, он отступает на шаг и изготавливается к короткому прыжку. Пошел снег, и снежная круговерть окутала его непроницаемой пеленой, больно жаля в лицо и грудь. По опыту он уже знает, что лучше отталкиваться больной ногой, а приземляться на здоровую. Сначала он делает крохотный шажок, а потом побольше. Согнув колено, Самнер устремляется вперед и вверх, но его опорная нога поскальзывается на льду: вместо того, чтобы легко перепрыгнуть полынью, он нелепо, словно клоун – головой вперед, размахивая руками, – валится в черную ледяную воду.
На один долгий и жуткий миг он погружается с головой, ничего не видя вокруг. Судорожно работая руками, он всплывает на поверхность и хватается за кромку льда. От страшного холода у него мгновенно перехватывает дыхание; в ушах ревет кровь, и он отчаянно хватает воздух широко раскрытым ртом. Ухватившись за ледяную кромку второй рукой, он пытается подтянуться и вылезти из воды, но у него ничего не получается. Лед слишком скользкий, а руки ослабели после того, как он все утро таскал за собой тяжелые шкуры. Вода доходит ему до шеи, а снегопад усиливается. Он слышит, как льдины вокруг потрескивают и стонут, покачиваясь на мелкой волне. Если ледяные поля сдвинутся, Самнер знает, что они раздавят его. А если он пробудет в воде чересчур долго, то потеряет сознание и утонет.
Он вновь хватается за кромку льда и пытается подтянуться на руках. На несколько мгновений он замирает в неподвижной агонии, в хрупком равновесии, не в силах ни вылезти на льдину, ни свалиться обратно в полынью, но вот пальцы его соскальзывают с кромки, и он обрушивается в промоину. Соленая вода попадает ему в рот и нос; отплевываясь и фыркая, он принимается судорожно работать ногами, чтобы остаться на плаву. Намокшая одежда тянет его на дно. Живот и пах у него уже окоченели, а ноги начинают терять чувствительность. Где, мать его за ногу, этот Кэвендиш? – думает он. Ведь первый помощник наверняка видел, как он поскользнулся и упал. Он кричит, призывая на помощь, потом кричит еще раз, но вокруг по-прежнему никого нет. Он остается один. Самнер легко может дотянуться до веревки, но понимает, что шкуры на другом конце недостаточно тяжелы, чтобы выдержать его вес. Он должен выбраться из воды сам.
Он в третий раз хватается за кромку льда и, бешено работая ногами, пытается вылезти на лед. Он упирается в лед сначала правым локтем, потом левой ладонью. Локоть его зарывается в снег, и, задыхаясь и давясь стоном от нечеловеческих усилий, он заставляет себя подтянуться, так что сначала подбородок и шея, а потом и верхняя часть груди поднимаются над кромкой льдины. Изо всех сил цепляясь за лед левой ладонью и используя локоть в качестве точки опоры, он выигрывает еще дюйм или два. На какой-то миг он даже верит, что чаша весов качнулась в его сторону и что вот сейчас он победит, но не успевает эта мысль прийти ему в голову, как льдина, на которую он опирается, совершает неожиданный рывок в сторону, его правый локоть соскальзывает, и он подбородком сильно ударяется об острую кромку. Несколько мгновений он тупо смотрит в белесое, расчерченное метелью небо, после чего, оглушенный и беспомощный, соскальзывает
Глава 6
Браунли снится сон, в котором он пьет кровь из старого полуботинка. Это кровь О’Нейла, но ведь О’Нейл умер от холода и оттого, что пил соленую морскую воду. Они передают башмак по кругу, и каждый из мужчин с содроганием пьет ее. Кровь теплая и пятнает их губы и зубы, как вино. Какого черта, думает Браунли, какого черта. Человек должен жить, пусть всего лишний час или даже лишнюю минуту. А что еще им остается? Он знает, что в трюме плавают бочонки с хлебом и пивом, но ни у кого не хватает сил или ловкости, чтобы добраться до них. Будь у них больше времени – но тогда в темноте творился настоящий ад. В трюме плескалось уже двенадцать футов воды, и через четверть часа над беснующимися волнами виднелась лишь правая скула корабля. О’Нейл мертв, но кровь его еще теплая. Последний из собравшихся облизывает стельку и трет пальцами подпяточник. Цвет поистине поразителен. Весь мир вокруг окрасился в серые, черные или коричневые тона, но только не кровь. Какая неожиданная удача, думает Браунли и произносит свои мысли вслух: «Какая неожиданная удача». Люди смотрят на него, а он оборачивается к судовому врачу и отдает распоряжения. Он чувствует, как кровь О’Нейла стекает по пищеводу в желудок, согревая его и давая ему новую жизнь. Судовой врач пускает им всем кровь, а последним проделывает то же самое с собой. Кое-кто из мужчин смешивает собственную кровь с мукой, чтобы получилось тесто, другие же жадно глотают ее, словно пьяницы, прямо из башмака. Это не грех, говорит он себе, грехи остались в прошлом, а сейчас есть лишь кровь, вода и лед; есть лишь только жизнь и смерть, да серо-зеленое безумие между ними. Он не умрет, говорит он себе, ни сейчас и никогда. Если его одолеет жажда, он станет пить собственную кровь; проголодавшись, он будет питаться собственной плотью. Столь роскошное угощение сделает его огромным и сильным, и он заполонит собою пустое небо.
Глава 7
Когда Блэк находит Самнера, тот выглядит уже мертвым. Тело его застряло в узкой щели между двумя льдинами; голова его и плечи торчат над водой, а вот все остальное скрывается под ее поверхностью. Лицо его заливает смертельная бледность, если не считать губ, выделяющихся на нем темной, неестественной синевой. Дышит ли он вообще? Блэк наклоняется, чтобы проверить, но не может этого сделать – ветер завывает чересчур громко, да и лед вокруг подрагивает и движется со стонами и скрежетом. Такое впечатление, что судовой врач буквально вмерз в него, сам превратившись в ледышку. Блэк снимает с плеча веревку для перетаскивания котиковых шкур и продевает ее Самнеру под мышки, завязывая узлом на груди. Он сомневается, что сумеет вытащить его в одиночку, но все равно предпринимает отчаянную попытку. Для начала он рывком направляет тело доктора в сторону, чтобы выдернуть его из трещины, после чего, упершись каблуками в снег, изо всех сил тянет его на себя. Окоченевшее и негнущееся тело Самнера подается с поразительной легкостью, словно море вовсе не собирается забирать его себе. Блэк выпускает веревку из рук и бросается вперед, хватая Самнера за насквозь промокшие эполеты его тяжелой шинели и вытаскивая на лед. Перевернув доктора на спину, он дважды ладонью хлопает того по щекам. Самнер никак не реагирует на подобное обращение. Блэк ударяет его сильнее. Одно веко доктора вздрагивает и приподнимается.
– Боже милосердный, вы еще живы, – восклицает Блэк.
Он два раза подряд быстро стреляет из ружья в воздух. Через десять минут к нему подходит Отто вместе с еще двумя матросами из поисковой партии. Вчетвером они берут доктора за руки и ноги и со всей возможной быстротой несут к кораблю. Его намокшая одежда на холодном арктическом ветру промерзла до хруста, и им кажется, будто они тащат не живого человека, а некий тяжеленный предмет мебели. Когда они добираются до корабля, Самнера поднимают на борт на талях и укладывают на палубу. Браунли смотрит на него сверху вниз.
– Бедный ублюдок еще дышит? – спрашивает он.
Блэк кивает, и Браунли изумленно качает головой.
Его опускают в люк и заносят в кают-компанию, где огромными ножницами срезают с него промерзшую одежду. Блэк подбрасывает в плиту угля и просит кока вскипятить воды. Они растирают его ледяную кожу гусиным жиром и закутывают его в полотенца, смоченные горячей водой. Но он по-прежнему не шевелится и не произносит ни слова; он еще жив, но пребывает в коматозном состоянии. Блэк остается подле него; остальные члены экипажа время от времени заходят в каюту, чтобы взглянуть на доктора или предложить дельный совет. Примерно около полуночи веки его начинают трепетать и глаза на мгновение распахиваются; ему дают бренди, которым он давится, выкашливая вместе с ним и струйку темно-коричневой крови. Экипаж уверен, что до утра он не протянет. Но на рассвете, обнаружив, что он еще дышит, его переносят из кают-компании в его собственную каюту.