Последний корабль в Бессмертные земли
Шрифт:
— Нет, почтенные, орки — это ерунда. А вот если бы поймать остроухую… На всю жизнь обеспечен, и в море больше не ходи…
— Ха! Поймал один такой… Даже думать забудь, парень, проще самому зарезаться.
— Да брось, брось! Пугают, я полагаю, неудачники всякие. Ежели с умом подойти… Ведь на вес золота девка остроухая идёт…
— Откуда ты взять-то его намерен, тот ум? Покойнику золото ни к чему…
— Ну и плавай на своей вязанке, покуда однажды не сдохнешь в море от жажды. И это в лучшем случае. Кто не рискует, жрёт ячменную кашу не досыта…
— А чего, Клоп верно говорит… Золото, оно рисковых любит…
— Дело ваше, я сказал. Ловить остроухих девок — верная смерть.
— Да ты не горячись, Жжёный, ты прикинь…
Работорговец, тот, которого товарищ назвал Клопом, для верности понизив голос, принялся с жаром излагать детали плана, как ему казалось, весьма хитроумного и тщательно продуманного. Слова звучали неразборчиво, но Гевар не особо вслушивался. Да, богата славная Сидомма рисковыми парнями, жаждущими золота и при этом ни во что не ценящими собственную жизнь. Этот Жжёный, очевидно, умнее других, но и он не знает того, что знает начальник тайной службы. Не только ловить остроухих девок, но и приобретать столь опасный товар риск запредельный. Лазать в погреб, набитый колдовским огненным зельем, держа в руке факел, куда безопаснее. Стоит только остроухой красавице разок высунуть нос из клетки или комнаты, стены которой обшиты густой медной сеткой, и всё… Гевар видел, что сотворили летающие лодки остроухих, явившиеся вызволять пленницу в имение одного сладострастного богатея, возжелавшего иметь у себя редкую пленницу. Груды тонкой пыли вместо дворца и мерзкие пятна слизи вместо его обитателей… Пожалуй, этих отчаянных олухов следует пресечь. Не хватает ещё сейчас проблем с остроухими.
— Моему господину вечно здравствовать и радоваться…
Негромкие слова приветствия. Человек, одетый во всё тёмное, возник будто из воздуха. Старею, подумал Гевар, раньше подобраться ко мне незамеченным было практически невозможно.
— Садись, Дрон. — Начальник тайной стражи собственноручно налил своему агенту пива, приглашающе указал на столик, уставленный яствами. — И давай, что принёс.
Крохотная камышовая трубочка, поблёскивая лаковым покрытием, легла на стол. Гевар вынул из одежды заколку, пользуясь ей, как пинцетом, осторожно вынул пробку, затем содержимое. Крохотный комочек развернулся в лист тончайшего папируса, испещрённый мелкими письменами.
— Когда прибыло письмо?
— Сегодня вечером, мой господин. А отправлено, очевидно, на рассвете.
Гевар со вздохом опустил депешу, доставленную голубиной почтой.
— Что ж… Они сами назначили день и час. Значит, так… Ты и твои люди отправляетесь в Архон, и не позже, чем послезавтра. Когда подойдут войска, всё должно быть готово.
— Да, мой господин.
Когда тайный агент растворился в воздухе так же незаметно, как и возник, Гевар усмехнулся. Воистину права древняя мудрость — «не спеши желать, ибо есть опасность, что желания твои исполнятся». Самур Первый, значит… Первый и последний.
«… И будет во граде том шестьдесят правителей без единого, идущих из древнего корня, а шестидесятому не бывать. Воцарящийся сверх того увидит гибель великого города, и когда стены падут по зову труб…»
Начальник тайной службы снова усмехнулся. Если бы Самур видел эти медные чудовища, он не стал бы спешить с заговором. А впрочем… Если заговор созрел, любая отсрочка грозит смертью. Даже у самых глухих стен порой вырастают уши… Недаром встречу с агентом он организовал не у себя в канцелярии. Что-то тревожно стало в последнее время… Однако где же Карун?
— Моему господину вечно здравствовать и радоваться…
Этому агенту не удалось возникнуть пред очи начальства столь же незаметно, как предыдущему. Зажрался, подумал Гевар, навыки теряет… Или это я начеку?
— Садись, Карун. И давай.
Новый футляр был немного крупнее и выточен из дерева, что неоспоримо доказывало — на сей раз носителем почты была утка. Да, утиная почта быстрее голубиной, хотя обучение уток дело более хлопотное. Зато вести из Гиамуры прибывают скорее.
Тонкий свиток развернулся, и по мере того, как начальник тайной стражи вчитывался в текст, лицо его менялось.
— Ты в курсе, что в письме?
— Нет, мой господин, ты же видел печати. Я знаю только то, что мне нужно для работы.
— ЭТО тебе нужно. Именно для работы, — Гевар подтолкнул листочек своему человеку.
Карун бегло проглядел депешу, поднял глаза.
— Это не так быстро, как я понимаю — целых двадцать… Сколько времени ушло у нашего?..
— Необходимо убрать этого жреца. Делом займёшься лично.
— Да, мой господин. Но это не так просто…
— Я не сказал «просто». Я сказал «необходимо». Детали продумай, доложишь завтра.
— Хорошо, мой господин.
— Зачем ты сделал это?
Ветер шевелил невесомо-ажурные занавеси, украшенные золотыми звёздами, искусно вышитыми на тёмно-синем кружеве. Пышные цветы в вазонах из белого мрамора неодобрительно кивали своими прелестными головками — да, да, как посмел? «Собачья наложница» здесь — фу, какая гадость…
— Я не мог бросить её, отец, — Киллиан сидел на ложе, подтянув к подбородку колени и обхватив их руками. Валхал вздохнул, подошёл и сел рядом.
— Я знаю, что у тебя доброе сердце, сын мой. Порой слишком доброе, ну да с этим уже ничего не поделать. Однако ты осквернил Храм, приведя сюда «собачью наложницу».
Киллиан поднял глаза, явно собираясь что-то возразить, но Валхал перебил его.
— Я могу перечислить тебе поимённо всех, кто жаждет стать Верховным жрецом вместо твоего отца. Впрочем, ты, вероятно, и сам это знаешь. Нельзя так подставляться.
— Хорошо, отец. Завтра я сниму для неё комнату, где-нибудь в Гундо.
Валхал хмыкнул.
— Ты совсем не знаешь наших сограждан, Киллиан, не обижайся. Верно говорят, «золотая молодёжь» может расти лишь в золотых вазах. Если даже дать тебе охрану, чтобы ты смог войти в трущобы Гундо и выйти оттуда целым и невредимым — как ты себе это представляешь? «Собачья наложница» — это то же, что собака, даже хуже. Ты всерьёз полагаешь, что хозяйка дома, где ты снимешь комнату, будет относиться к ней, как к человеку?
Они встретились взглядами.
— Люди Гиамуры злы и жестоки, Киллиан, как и все люди вообще. Однако хуже, чем Гундо, клоак не бывает. Ну разве что в проклятой Сидомме.