Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток
Шрифт:
После короткого молчания она сказала:
— Эдвин Каскоден, глупец! Почему вы сразу не сказали мне этого? Я уже думала, что это будет стоить мне разума или что у меня разорвётся сердце!
— Если бы вы дали мне возможность открыть рот, я уже давно сказал бы вам это! — ответил я и продолжал с последними остатками негодования: — Но страдания, которые вы испытали, я не ставлю ни во что. Вы заслужили ещё не то. Даже не знаю, чем вы можете оправдать своё поведение!
Мэри бессильно опустилась на стул.
— Вы правы, ничто не извиняет меня. Я — самое себялюбивое, неблагодарное, легкомысленное
— Выйдите на минутку, Эдвин, подождите, пока я не позову вас, — сказала мне Джейн. — Нам ещё нужно будет поговорить с вами!
По возвращении я нашёл Мэри уже более спокойной. Опустив глаза, сидела она в амазонке на кровати.
— Вы правы, сэр Эдвин, — начала она, — мне нет никаких извинений, но всё же я объясню вам, как это вышло! — и Мэри рассказала мне о своих переговорах с герцогом Бэкингемским и лживых обещаниях этого благородного лорда.
Затем она осведомилась о состоянии Брендона, и я рассказал ей всё, до мельчайших печальных подробностей.
Я уже собирался уходить, но вдруг принцесса обратилась ко мне:
— Пожалуйста, передайте мастеру Брендону, что я хотела бы поговорить с ним. Если бы он взял на себя труд навестить меня…
— Боюсь, что он не захочет этого, — сказал я. — Брендона гораздо больше тяжёлых условий заключения поразило ваше равнодушие к его судьбе. Он ведь питал к вам неограниченное доверие! Во время ареста он ни в коем случае не хотел позволить мне рассказать обо всём королю, так как был уверен, что вы сами заступитесь за него. Вы ведь, по его словам, — чистейшее золото!
— О, неужели он и в самом деле сказал это? — спросила Мэри, и мечтательная улыбка заиграла на её лице.
— Его вера в вас была безгранична, и тем ужаснее было для него разочарование. Он уедет за океан, как только оправится настолько, что его здоровье будет в состоянии выдержать переезд.
Это согнало с лица Мэри последние остатки краски, и она, заикаясь, крикнула:
— Ну, так… расскажите… ему… что я вам… Может быть…
— Даже это я не смею обещать вам, леди Мэри, потому что когда я недавно назвал ваше имя, он запретил мне когда-либо делать это в его присутствии!
— Неужели дело дошло до этого? А на допросе он совершенно умолчал о причинах, заставивших его убить этих людей! И он сделал это лишь потому, что даже ценой своего спасения не хотел компрометировать меня? Что за благородная душа! — Мэри встала; теперь в её глазах уже не было слёз, её лицо выражало твёрдую решимость. — Ну, тогда я сама отправлюсь к нему, что бы там ни было! Я должна добиться его прощения!
Вскоре после этого мы галопом неслись по дороге к Лондону. Не останавливаясь там, проехали дальше, в Гринвич. Все мы были довольно молчаливы, и только Мэри один раз во всю дорогу тихо проронила:
— Я никогда не выйду за французского короля, никогда!
В это время король Генрих находился в Лондоне, так как хотел принудить город выплатить в виде приданого леди Мэри сумму в пятьсот тысяч крон, и в Гринвиче почти никого не было.
Прибыв туда, девушки отправились в апартаменты принцессы, а я — в нашу общую комнату, где нашёл Брендона за чтением. Я собирался предупредить его о визите, но при взгляде на него вся моя решимость пропала, и я промолчал.
Глава XII. Прощение
Прошло немного времени, затем в дверь постучали, и в комнату вошли Мэри и Джейн. Брендон заметил их появление уже у самой двери, но не показал вида и даже не поднял головы от книги. Уже темнело; только у окна, где сидел Чарльз, было ещё довольно светло. Мэри поколебалась одно мгновение, затем подошла к Брендону и сказала:
— Мастер Брендон, я пришла не затем, чтобы оправдываться — для меня нет оправданий! — а для того, чтобы рассказать вам всё, как было!
Брендон встал, отметил ногтем место в книге, на котором остановился, и сказал:
— Ваше высочество бесконечно добры и оказываете мне величайшую честь, но так как наши пути слишком расходятся, то, по моему мнению, было бы лучше, если бы вы воздержались от этого неразумного посещения. Столь высокая особа не может обращаться с речью к такому субъекту, как я, с величайшим трудом избежавшему виселицы.
— Не говорите так, дайте мне рассказать вам всё! Я хорошо знаю, что вам было слишком больно думать обо мне так дурно после… после… Ну да вы знаете, что произошло между нами!
— Да, после того, что произошло между нами, это было особенно трудно перенести, — ответил Брендон. — Если вы способны дарить поцелуи… — при этих словах Мэри вся зарделась, — человеку, который вам совершенно безразличен, настолько безразличен, что вы готовы дать ему умереть, как собаке, тогда как одно-единственное ваше слово могло спасти ему жизнь, на каком основании может он думать, что только он один и пользовался этими лестными знаками вашего расположения?
Мэри очень быстро воспользовалась тем, что Брендон был явно несправедлив к ней.
— Вы знаете, что это неправда, и поступаете нечестно по отношению не только ко мне, но и к самому себе, потому что сами отлично знаете, что никакой другой мужчина не может похвастать хотя бы ничтожнейшим знаком моего расположения. Легкомыслие не принадлежит к числу моих недостатков. Да ведь и вовсе не это выводит вас из себя, потому что вы сами уверены во мне… да, боюсь, что слишком уверены! Быть может, это как раз и унижает меня в ваших глазах. Очевидно, вы не очень-то высоко цените то, что я могу дать вам, так как с того момента вы тщательно избегали моей близости. Не говорите мне, что это происходило из-за осторожности и доводов разума! Если бы тоска говорила в вас так же мощно, как во мне, то никакой разум в мире не мог бы удержать вас вдали от меня! — Мэри печально поникла головой и замолчала. Затем она твёрдо продолжала: — Никакой мужчина не имеет права говорить так с женщиной, от которой он получил доказательства её симпатии. Можете ли вы оценить, что должна была я испытать при том первом своём поцелуе? Если бы я могла распоряжаться всеми коронами мира, я отдала бы их вам тогда. Этот драгоценный дар — поцелуй — я дала вам добровольно, с радостным сердцем, а вы придаёте ему так мало ценности? Неужели вы хотите унизить меня в своём сердце вследствие того самого поступка, которым я так гордилась?