Последний козырь
Шрифт:
– Глубины народные – и вдруг высота лучших театров мира… И как только она выдержала такую перемену? – Таня говорила задумчиво, будто пытаясь понять, почему это талант всегда уносит человека от народа, породившего его, в салоны и залы светской публики. – Но ее истинная глубинная суть – ведь она все-таки от земли – дала о себе знать, когда Россия забилась в агонии гражданской войны: Наталья Васильевна оказалась в Красной Армии медицинской сестрой и даже вышла замуж за комиссара.
Она замолчала. В ее задумчивом взгляде Павел заметил тоску, будто она жалела, что начала разговор об этом.
– Вам налить еще чаю?
Он подал ей стакан на блюдце и спросил:
– А дальше?
Таня сняла с конфорки фарфоровый чайник, налила крепкой заварки и, пододвинув стакан к кранику самовара, разбавила ее кипятком.
– Вместе с мужем она попала в плен к Деникину и вдруг – уму непостижимо, – Таня чуть приподняла плечи, глаза удивленно округлились, – стала женой генерала Скоблина!.. Вы понимаете, Павел Алексеевич? Как же она могла не утратить чистоты души, способности глубоко и самобытно раскрывать образ русской песни?
Их взгляды встретились. Павлу показалось, что из-под спадающего локона глаза Тани смотрят на него настороженно. А ей почудилось, что у полковника дрогнули веки. «Кажется, я не сказала ничего опрометчивого», – спохватилась Таня. На всякий случай она осторожно спросила:
– Я сказала что-нибудь не так?
– Ну что вы, Таня, – поспешил успокоить ее Наумов. – Ваша мысль верна.
Таня оживилась:
– Искусство, как цветы, расцветает на почве, его породившей. Как же Наталья Васильевна не может понять этого?
Они помолчали.
Павлу вспомнились слова Тани: «Я с детства приучена ценить иные титулы: хлебороб, кузнец, врач, архитектор, инженер…» И ему стало понятно, почему она считает естественным, что Плевицкая «оказалась в Красной Армии и даже вышла замуж за комиссара». А вот то, что она стала вдруг генеральшей… «Уму непостижимо…» И все это искренне, убежденно. Конечно же, Таня случайно здесь, в этом логове.
Павел взял ее руку и спросил:
– О чем вы думаете, Таня?
Рука ее чуть дрогнула и замерла, маленькая, нежная.
«О чем я думаю? – повторила про себя Таня. – Разве я могу сказать вам, Павел Алексеевич, что всей душой почувствовала в вас человека чистого, честного и что у меня живет надежда вернуться домой».
Таня повернулась к Наумову. «К чему он стремится, на что надеется? Если бы он мог быть искренним со мной!..»
– Павел Алексеевич, можно я спрошу вас о том, что беспокоит многих?
– Конечно.
– Вы верите в то, что здесь, в Крыму, утвердится какое-то маленькое русское государство?
Павел не ожидал столь откровенного вопроса и не сразу нашелся. Сначала он хотел сказать, что Россия – это монолит, от которого невозможно отколоть даже маленького кусочка. Но, глянув на Таню, понял, что тут восклицательные знаки неуместны. Она терпеливо ждала его ответа. «И все-таки, пожалуй, лучше будет обратить все в шутку», – решил он и, наклонившись к ней, улыбнулся:
– В это не верит даже сам владыка, викарный епископ Вениамин.
– Вы все шутите, Павел Алексеевич! А я ведь серьезно. И знаете почему?.. Я очень боюсь эмиграции. Правда. – Она встала. – Уже поздно…
Только теперь Павел обратил внимание, что взошла луна И время действительно позднее.
3
– Хэллоу, май фрэнд! – громко приветствовал Клод Рауш Наумова. – Я к вам, но, кажется, опоздал?
– Ко мне? – удивился Павел, недоуменно глядя на полковника и следовавшего за ним официанта с подносом, на котором стояли коньяк, сухое вино и все необходимое к ним. – Прошу вас, мистер Рауш. У нас в России говорят: «Желанный гость никогда не опаздывает».
– Прежде всего поздравляю вас, Павел Алексеевич, с блестящей победой, – оживленно говорил Рауш. Сигара, зажатая в углу губ, делала причудливые движения, и казалось, что это она выбрасывает изо рта дымящиеся слова. – В который уже раз я прошу Татьяну Константиновну подарить мне хотя бы один приятный вечер. Отказ и отказ, вежливый, но не оставляющий никаких надежд. А вы… Я видел вас вдвоем на Екатерининской и понял, что это – не простая случайность.
– Ну что вы, мистер Рауш! – смутился Наумов.
Быстро накрыв на стол, официант вышел. Рауш взял две рюмки коньяка и, подавая одну Наумову, сказал:
– Не обижайтесь, мистер Наумов, разговор о хорошенькой женщине – залог хорошего настроения, которое всегда необходимо иметь при важном разговоре.
– В этом смысле вы превосходно подготовили нашу беседу, – улыбнулся Наумов и взял протянутую рюмку. – Стоя говорят о мелочах, о серьезном – только сидя.
С полковником Раушем Наумов познакомился на пути из Батума в Севастополь. Это произошло на борту американского парохода «Честер Вельси». Павел – теперь уже не английский журналист Ринг Дайвер, а полковник Наумов – стоял на палубе и смотрел, как в предутренней дымке незаметно растворяются горы Кавказа. А здесь, рядом, в чреве «Честер Вельси», солдаты и офицеры – остатки разгромленной белогвардейской Кубанской армии. Скоро они сойдут на берег Севастопольского порта и вольются в ряды армии генерала Врангеля.
Послышались резкие удары рынды – судового колокола, и, словно по его сигналу, на палубе появился Клод Рауш в спортивном костюме.
– Hello, colonel! [12]–громко приветствовал Рауш Наумова и фамильярно подмигнул.
Гимнастикой он занимался усердно. Каждое упражнение делал долго и старательно, особенно силовые. Наконец он закончил и на скверном, но вполне понятном русском языке сказал:
– Подождите меня здесь, полковник, и мы вместе позавтракаем.
– With pleasure, mister colonel,[13] – ответил Павел.