Последний козырь
Шрифт:
Потом он услышал голоса:
– Заводи тачанку в сарай, чтобы в случае чего с места в намет.
«В какой сарай?.. Значит, мы уже отошли за хутор?»
Богодаров позвал товарищей, но они не откликнулись на его голос. Он осторожно пошарил рукой: рядом па сиденье тачанки – ящик с гранатами. С трудом достал из кобуры наган.
Кто-то ахнул:
– Мать честная! Сколько их рассыпалось по полю!
– Эго хорошо, – отозвался другой, – пусть втянутся между озером и лиманом. Тут мы их и покосим.
– Хоть бы поскорей подошли наши, не то и нам каюк будет. Жаль, Матвея Федоровича не успеем доставить…
– Да-а, тяжел он. Едва дышит… Дай-ка сюда ящик с гранатами.
– Потом, а то будет мешать вести огонь.
Громко клацнул затвор пулемета, и наступила настороженная тишина. Богодаров, превозмогая острую боль, приподнялся на локтях.
– Матвей Федорович! Нельзя же вам!..
– Подними его, пусть посидит малость.
Богодаров почувствовал, что кто-то подхватил его, подложил сена и осторожно опустил.
В этот момент раздалась длинная пулеметная очередь, сопровождаемая яростной бранью:
– А-а, заметались, гады ползучие!
Казаки, видно, опомнились и залегли, открыли сосредоточенный огонь по пулемету. Сквозь дощатые стены сарая взикали пули. Голос пулеметчика на полуслове оборвался.
– Трофим! – окликнул его товарищ. – Трофи-им!.. Ну, царство тебе небесное, дорогой мой дружище. Дай-ка я их, гадов ползучих, за тебя да за командира нашего…
Послышались близкие голоса атакующих белоказаков. Пулемет снова забился в истерике смертоносного огня. Но было поздно. Сарай наполнился криками, стрельбой…
Богодаров на ощупь приставил ствол нагана к ящику с гранатами и нажал на спусковой крючок – раз, другой… Взрыв разнес тачанку и всех, кто находился рядом.
4
Полковник Назаров вышел из броневика, снял фуражку, перекрестился. «Слава богу, в родной станице обошлось без выстрелов и крови». Он осмотрелся. Вот с этого обрыва с разбегу в детстве ныряли и плавали до посинения, а там, левее, где высокий обрыв отодвигается, уступая место у воды песчаному пляжу, загорали.
С каким тяжким чувством, с какими горькими слезами уезжал он с родителями и сестрами в далекий и неведомый Уссурийский край. Он так и не мог свыкнуться с теснотой и теменью дикой тайги, где и солнцу трудно пробиться к земле сквозь густые, сплетенные друг с другом кроны деревьев. И по каким бы путям ни носили его потом шалые ветры судьбы, они не могли выветрить из его памяти Кривую косу и уходящую далеко в море стрелку, камышовый лиман, солнечные блики залива и удивительной красоты багряно-малиновые закаты.
– Господин полковник, связь с Керчью установлена. У аппарата – генерал Богаевский, – доложил начальник радиостанции.
– Что? – Назаров с трудом переключил свое внимание.
Поручик повторил доклад.
Назаров не спеша, будто нехотя, пошел к двухэтажному кирпичному дому, возле которого была развернута радиостанция. «Жаль, придется разочаровать атамана, – подумал он. – Вместо хлебосольной встречи, крестного хода и благодарственного молебна – настороженно притихшая станица».
Радист подставил полковнику раскладной табурет.
– Передайте, – приказал Назаров и стал диктовать – «Господин генерал, мной освобождены хутора Вонючий, Кривая коса, Обрывной и станица Ново-Николаевская. Веду широкую разведку. Сегодня будет сход на майдане, а завтра с утра запись добровольцев».
Радист отстучал ключом текст и, принимая на слух ответ, записывал его.
Назаров читал: «Семен Кириллович, поздравляю с первым успехом, рад, обнимаю. Передай станичникам мое благословение и скажи: крепко на них надеюсь… Главком приказал сразу развернуть пропаганду земельного закона. А с утра начать стремительное наступление на Таганрог».
– Передай: «Господин генерал, наступление начну после завершения мобилизационных мероприятий в Ново-Николаевской и окрестных хуторах».
«Вот я тебе и говорю, завтра. Так и делай».
Назаров понял, что рядом с Богаевским находится кто-то из ставки главнокомандующего и он обязан передать приказ генерала Врангеля, но сам знает, что Назарову на месте виднее, как поступить.
– Передай: «Я вас понял, господин генерал, понял вас. Все будет сделано в соответствии с конкретно сложившейся обстановкой».
Связь оборвалась. Назаров невольно посмотрел в море. Там вдали стлался дым кораблей, уходящих в Крым после высадки десанта.
И ему вдруг представилась вся трагедия его положения. К утру наверняка у Ново-Николаевской появятся корабли красного флота, заминируют подходы и смогут без помех расстреливать позиции отряда. Связь с Крымом будет навсегда потеряна. И полуторатысячный отряд останется один на один с огромной большевистской Россией…
– Здоров будь, господин полковник! – раздался за спиной деланно бодрый голос. – Вот прибыли пособить.
Назаров чуть не вскочил от радости. Это был Остап Кодар – руководитель новониколаевского опорного пункта, вокруг которого должно было объединиться восстание в прибрежных станицах и хуторах.
– А-а. Остап Силыч… Ну, благодарствую. Показывай свое войско.
– Хм… э-э… как бы это вам сказать…
– Что, ехать надо? Что ж, поедем, – поднялся Назаров.
– Нет, я хотел сказать… Там часовой обоз задержал и не пущает. Приехали пособить. Можа, груз какой надобно перевезти с Кривой косы, так, пожалуйста.
– Большой обоз? – сдерживая гнев, спросил Назаров.
– Так это – как считать. По нашим возможностям дюже большой, более двух десятков подвод.
– Не о том договаривались, Остап Силыч.
Кодар почувствовал, что голос полковника крепчает, как ветер к грозе.
– А ты, Семен Кирилыч, не мотуй. Об чем договаривались – помню. Но и ты вспомни, што обещал: «Все Войско Донское из Крыма приведу, до двух сотен пулеметов, десяток артиллерийских батарей…» Так говорил? То-то и оно. Похоже, што не освобождать пришел, а войско собирать.