Последний козырь
Шрифт:
Назаров пристально посмотрел на старика:
– Если дело стало только за оружием… Оно будет.
– Э-э, разве… – Дед осекся.
– Говори, Степан Данилыч!
Дед глубоко затянулся и продолжал:
– А что я тебе скажу, Кирилыч, казаки и охвицеры из Крыма как крысы с тонущего корабля бегут. По домам разбегаются, а Советская власть им все грехи прощает.
Полковник вскочил, свирепо глянул на него и сказал:
– Чужой ты человек, Шабалов. Сейчас трогать тебя не стану, не время, но смотри, потом не проси снисхождения.
И тут пришла Шабалову смелая мысль.
– Погодь, Кирилыч, – остановил старик полковника. – На правду грех косо глядеть. Ежели мне не веришь, любого спроси, видим мы, кто откуда возвращается. Да ты и сам проверь-ка свое войско. Знать, многих недосчитаешься, и рядовых и охвицеров. Проверь. По очереди, одну сотню, другую…
– Мрачную картину нарисовал ты мне, Степан Данилович. И говорил ты, чтобы запутать и запугать меня. Можно подумать, что ты и сам за большевиков. Но забыл ты об одном. Оружия нет у того, кто его сдал. У добрых казаков оно припрятано, а бегут случайно попавшие в наши ряды. Кстати, у тебя оружие есть или сдал?
– Стар я с оружием возиться. В добрые времена не держал.
– Значит, на тебя рассчитывать нельзя?
– Воевать не стану, а коли тебе бежать придется – приходи, не выдам, пособлю.
– И на том благодарствую.
– Эх, послушал бы ты меня, Кирилыч, а то ить казачья кровица, што мертвая водица: чем более льется, тем более жизнь губится.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
С Таганрогского проспекта автомобиль свернул на Большую Садовую, в сторону собора Александра Невского. Здесь было многолюдно. Люди торопились в магазины, в театры, кинематографы: ростовская богема совершала вечерний променад; по улице шныряли карманные воры, профессиональные попрошайки.
На углу Соборного переулка автомобиль свернул направо и через квартал остановился. Адъютант начальника разведывательного управления Габо Даридзе выскочил и открыл дверцу автомобиля.
– Здесь, Борис Владимирович, – сказал он и пошел впереди показать дорогу.
Возле двери Артамонов чуть задержался, одернул гимнастерку, оглядел своих спутников и только после этого позвонил. Дверь мгновенно открылась. Широко улыбаясь, он переступил порог квартиры.
– Ну, родной ты мой Павел Алексеевич, дай я тебя расцелую. – Он крепко обнял Наумова, трижды поцеловал. – Познакомь-ка меня с Татьяной Константиновной.
Таня стояла у дверей в зал со стопкой тарелок. Радостно и чуть виновато смотрела на Артамонова, о котором знала со слов Павла.
– О-о, да никакая она не Константиновна! – воскликнул Артамонов. – Танечка она. Вы разрешите вас так называть?
– Конечно, Борис Владимирович. Пожалуйста, проходите.
– Пройдем, но прежде всего познакомьтесь с товарищем Прийменко. Ваш коллега, Павел Алексеевич, из тринадцатой армии, специалист по борьбе с махновцами.
Прийменко тряхнул густым чубом и представился:
– Григорий Данилович.
– Ну, а дальнейшее знакомство продолжим потом, – сказал Артамонов, направляясь в зал.
Увидев накрытый стол, Борис Владимирович воскликнул:
– Вот кстати, а ведь у нас и причина выпить есть! – Он обнял Наумова за плечи. – Поздравляю тебя, Павел Алексеевич, с успешным выполнением ответственного и трудного задания и награждением орденом Красного Знамени!
Лицо Павла вспыхнуло.
– Благодарю вас, Борис Владимирович, – взволнованно ответил он.
Габо быстро налил рюмки.
– Та-акие красивые слова запивают только ха-аро-шим вином.
Дружно чокнулись, выпили и стали закусывать.
Когда поздравления и первые тосты поутихли, Борис Владимирович стал расспрашивать Наумова и Татьяну Константиновну о крымских знакомых.
Павел Алексеевич тепло отозвался о подпольщиках, особенно о Гаврииле Максимовиче Лобастове.
– Если бы не их помощь, – говорил он, – все было бы значительно труднее.
– Да, а где Саша Гонта? – спросил Артамонов.
– Он еще дня два побудет у родственников, потом вернется к нам. Чудесный паренек. В Севастополе он проявил себя настоящим чекистом.
Артамонов одобрительно кивнул:
– Может быть, пошлем его сначала в школу красных командиров. Подучится, закалится, а потом уж возьмем и в ЧК.
– Что ж, это совсем не лишнее – подучиться.
– Да, я, кажется, еще не говорил вам. Мой крымский «коллега» выбыл из игры…
– Ференц Карлович? Каким образом? – удивился Павел.
– Богнар бежал… Так и не пришлось мне поквитаться с ним. Вы его допекли!
– Но это ж и вы, Борис Владимирович, – улыбнулся Павел.
Артамонов рассмеялся, потом глянул на часы.
– Главное достоинство гостей – вовремя откланяться. Но нам бы хотелось, Таня, прежде побеседовать с Павлом Алексеевичем. Вы не возражаете, если мы покурим на кухне?
Таня молча кивнула. Она догадывалась: Артамонов заехал к ним не только для того, чтобы отпраздновать награду Павла, и сейчас ее вдруг охватила тревога…
– Тебе, конечно, положена неделька на устройство и так далее, – говорил Артамонов Павлу. – Но… Назаров начал высадку на Кривой косе у станицы Ново-Николаевской. – Он испытующе посмотрел в глаза Наумова. – Если ты устал, я не настаиваю.
– Что вы, Борис Владимирович. Я уже отдохнул.
– Ну, вот и хорошо. Слушай и запоминай… Григорий Данилович, вам слово… – сказал он Прийменко.
Они разговаривали долго. В конце беседы Артамонов сказал: