Последний мамонт
Шрифт:
Климат, вот что определяет всё.
Климат определил и судьбу маленького фальшивого царевича по прозванию Ваня Ворёнок. Ваня был сыном второго Лжедмитрия и полячки Марины, за это его и повесили на Красной площади. Его повесили в июле 1614-го, но было ему всего три года, и он умер в петле от московского холода уже ночью.
Но это всё было горькой лирикой истории, хотя его, еськовский мамонт должен был жить ещё при историческом человеке — ещё при историческом, вот в чём штука.
Солдаты прочёсывали остров.
Цепочка белых полушубков была уже не видна, когда Академик подозвал Еськова.
— Знаете, мне хотелось с вами поговорить начистоту. Я вижу, что вы многое
— Ну, можно расстрелять.
— Бросьте. Вот уж возиться с оформлением всех этих бумаг. Если что, вы бы просто погибли при исполнении служебных обязанностей. С нарушением техники безопасности. Вышли бы в одиночку на лодке к материку… Да чего там — Фетин мастер на разные штуки.
Но только это не нужно никому — в том числе и стране. Тем более что мы оба с вами кончали один университет — ведь теперь в Москве опять один университет?
И Академик выделил последние слова, ссылаясь на не сразу узнанную Еськовым цитату.
— Мы ищем темпоральную башню. Темпоральная башня — темпоральная машина — машина времени. Вы читали Уэллса? Ну, конечно, читали. Так вот то, что мы ищем, не имеет никакого отношения к тому рассказу великого англичанина. Я сейчас всё объясню.
Но в этот момент старик запрокинул голову и показал Еськову тощую морщинистую шею. В этот момент Академик был похож на старого петуха, что набирается сил перед последним криком. Еськову даже стало не по себе.
— Вы, — начал Академик, — учили про третье начало термодинамики?
Еськов почувствовал, как перед глазами выплыла страница чужого учебника, и начал вглядываться в эти неверные строки, но память растворяла строчки. Все учебники, как ему казалось, были набраны одним шрифтом.
Но Академик начал сам:
— Третье начало термодинамики может быть сформулировано так: «Приращение энтропии при абсолютном нуле температуры стремится к конечному пределу, не зависящему от того, в каком равновесном состоянии находится система».
— Или иначе, — перебил сам себя Академик, — третье начало термодинамики относится только к равновесным состояниям. Мы можем использовать третье начало для точного определения энтропии, которая при абсолютном нуле температуры тоже будет равна нулю.
То есть при абсолютном нуле всё замрёт в каком-то восхитительном порядке, и мир в окрестности этой точки будет недвижим. Не знаю, читали ли вы про Планка, что ещё в одиннадцатом году… Впрочем, точно ведь не читали.
Еськов вдруг вспомнил тот давний рассказ, что читал в сожжённом Царском Селе, что было, конечно, не Царским Селом, а городом Пушкином. И в том рассказе тридцать восьмого года, где палеонтолог летел на электролёте откуда-то с Урала на остров Врангеля искать рогатого мамонта, было что-то похожее по сложности.
Там на массивной железной полке с толстыми металлическими подпорами, на которую пялились пассажиры, лежало нечто похожее на большой ком теста, был там и ковш под полкой, хобот которого уходил куда-то под пол. А в стороне от «теста» стояли чёрные кубики в сантиметр величиной.
— Попробуйте приподнять один из этих кубиков, — говорил пассажирам электролёта техник (Еськов давно заметил, что в фантастических рассказах его детства все техники и лаборанты были абсолютно безумны и постоянно предлагали пассажирам и посетителям что-нибудь потрогать). Естественно, никто кубики приподнять не мог, и техник объяснял, что они просто очень тяжёлые. Это, говорил техник, потому, что тяжёлая материя составлена из атомов, лишенных электронов. И она представляет собою положительный заряд огромной концентрации, идеальный аккумулятор. «И именно в силу этого она должна была с необычайной силой притягивать к себе отрицательные заряды-электроны. А где их нет? Таким образом, с самого момента своего рождения материя, искусственно ставшая тяжелой, стремилась возвратить себе то, что у нее было отнято, — электроны, отрицательный заряд, а вместе с ними вернуть себе и прежние свои свойства. Одним словом, к кубику тяжелой материи отовсюду потёк электрический ток».
— Таким образом, при помощи теста — тяжелой материи — вы высасываете электроны из невидимых проводов высоковольтной передачи? — спрашивал один пассажир.
— Правильно, — отвечал ему техник. — В данном случае тяжёлая материя заменяет нам землю, заземление. Настоящая земля далеко под нами, и отработанный ток поглощается тяжелой материей. Понятно?
Ничего понятнее не становилось, но в этом было какое-то указание свыше — остров Врангеля, мамонт и эта причудливая физика.
Правда, Еськов помнил, что там, у героев рассказа, случилась какая-то неприятность, тряхнуло, изоляция нарушилась и из кубиков полезло какое-то тесто как Мишкина каша, его начали выбрасывать вон, оказалось, что тесто это ещё и пахнет, и по изменениям запаха электролётчики нашли направление и вернули электролёт к лучу электрического питания… Но он думал не об этом, а о том, что речи Академика оставляют в нём то же ощущение надувательства, которое он испытывал, читая этот рассказ тридцать восьмого года в разорённом городе под Ленинградом.
Академик меж тем продолжил:
— Мы работали с этим накануне революции — и все, кто занимался темпоральной проблемой, куда-то пропали. Один из нас сгинул в тот момент, когда по Кремлю стали стрелять красногвардейские пушки, и мы считали его убитым. Другой бежал на юг после пары голодных лет, пытаясь вывести установку за границу, и следы его потерялись на Каспии. Третьего нашего товарища я хоронил сам — глупая смерть, он попал под лошадь пьяного нэпмана в двадцать третьем.
Но мертвецы имеют странную привычку оживать, и оказалось, что наш коллега вовсе не исчез в час мятежа. Он объявился в Германии — был он куда умнее и не вёз железо через границы, он вёз чертежи, а потом год за годом улучшал их.
И по всему выходило, что при абсолютном холоде, вымораживающем само время, можно пустить движение материи вспять — миновав точку спокойствия, абсолютный нуль, все частицы начнут колебаться, точно повторяя прошлое, возвращая наблюдателя в уже прошедшее время, окуная его в плюсквамперфектум.
Сперва мы считали, что абсолютного нуля температуры нельзя достигнуть ни в каком конечном процессе, связанном с изменением энтропии. К нему можно лишь асимптотически приближаться, но вышло всё иначе. Происходило волшебство. Хотя, как вы понимаете, мой молодой друг, наука если и содержит что-то волшебное, то только потому, что пока не пришли новые учёные и не стащили чудо на землю с помощью простых объяснений.
Когда пришла квантовая механика, это тоже доставило нам хлопот, пока мы выясняли, отчего там в модельных системах третье начало тоже нарушается.
И вот в прямом соответствии с первым законом термодинамики, который не устанавливает направление тепловых процессов, мы построили свою теорию. Все твердили, что тепловые процессы могут протекать только в одном направлении, то есть необратимы. Но жизнь, как всегда, оказалась сложнее наших представлений о ней.
Машина времени могла существовать — правда, двигаться в будущее мы не могли, а могли лишь прыгнуть в прошлое или затормозить-заморозить текущий ход времени.