Последний мужчина
Шрифт:
Старуха повернула налево и махнула рукой. Он приблизился и тут заметил странную перевязанную красной ленточкой прядь волос, опускающуюся прямо к её носу. Та приоткрыла низенькую дверь в какое-то помещение, и Сергей увидел нагромождённые ящики с пивом, виски и много коробок с незнакомыми этикетками. Странно, обычно такие запасы хранятся в подвале. Старуха что-то бормотала, указывая внутрь.
— Это все можно пить? — спросил он, не понимая, что хочет сказать та.
Женщина согласно закивала и, развернувшись, направилась в залу.
— Вот тебе и языковая среда, — усмехнулся Сергей и пошел следом.
Комната,
«Картины внизу», — вспомнил он и стал с некоторой осторожностью спускаться.
Гигантской толщины стены, это можно было заметить при входе в широкую галерею, уходили крыльями вверх, показывая размах фантазии безвестного архитектора. «Умели строить, — такая мысль пришла в голову ещё там, наверху. — Капитально, на века. Видно, была прямая необходимость». Слева и справа вдоль всей галереи были развешаны портреты. Большой размер картин, под стать самим стенам, говорил о важности изображённых персон.
Сергей направился вглубь. Краски на портретах поблекли от времени, но не это делало их героев мрачными. Он внимательно пригляделся. Лица. Конечно, лица. Ничем, казалось, не примечательные, они источали тревогу. Без неприязни смотреть на это было невозможно. Каждый из них, встречая гостя своим взглядом, как только тот подходил ближе, пристально сопровождал его, словно передавая своему соседу. Так повторялось с каждой картиной. Какое-то неприятное чувство, точнее, ощущение оживающих персонажей нарастало.
«Типичное свойство любого портрета, не обращай внимания», — сказал он себе, стараясь успокоиться. Но что-то настораживало и кроме этого. Несколько раз ему казалось, что он видел, может, мимолетно, когда-то давно, изображённых на картинах людей. Задумавшись об этом, Сергей остановился у одной из них, пытаясь возродить хоть какие-то воспоминания. Неожиданно ему померещилось, что человек в голубоватой мантии, пристально смотря на него со стены, прищурился. Сергей невольно сделал шаг назад.
— Который из них приснился вам ночью?
Он, вздрогнув, обернулся. Позади стоял маленький тщедушный человечек во фраке, с белым жабо на груди.
— Здешний управляющий, — представился человечек и, видя удивление мужчины, пояснил: — Всем, кто ночевал здесь, являлся кто-то из галереи. Да по-другому и быть
Сергей стоял, глядя на незнакомца в некотором оцепенении. Поразило не столько неожиданное его появление, сколько манера говорить, не выражая эмоций. Мимика на лице странного человека отсутствовала. Её просто не было. Кроме того, едва шевеля губами, будто для приличия, тот ни разу не посмотрел на гостя. Его отрешённый взгляд, застыв на картине, перед которой они стояли, замер как и хозяин.
— Я… я ещё не ночевал… — неуверенно начал Сергей. — Я только сегодня приехал. И всего на одну ночь.
— Так вы тот, кого привезли после обеда, — по-прежнему глядя перед собой, промолвил человечек. — А я-то думаю, о ком все говорят и говорят.
— Кто говорит?
— Они, конечно, — незнакомец кивнул на портреты. — А то, что на ночь, так это славно, славно. Поддерживать традиции так благородно, — невозмутимо добавил он.
— Какие традиции?
— Я же сказал, славные. Те, что написаны в книге рукой постояльцев, она вон там, можете почитать. Замечательная книга. — Он указал вглубь галереи и направился туда. — Никто больше одной ночи здесь и не задерживался, — продолжал говорить человечек. — Вы тоже завтра напишете, если, конечно, сможете.
— Что значит, «сможете»?
— Вот, пожалуйста. — Словно не слыша вопроса, тот взял со старинной консоли, стоявшей у последнего портрета, потертую книгу. — Очень, очень изящно написал, к примеру, Лорно, нет… лучше Трумэн, — с нескрываемым восхищением проговорил незнакомец, чуть шевельнув губами. — Трумэн ночевал здесь… минуточку, — листая страницы, продолжал он, — да тем жарким летом, сразу после войны. Пожалуйста, девятьсот сорок пятая, снизу.
Он протянул Сергею книгу, по-прежнему глядя мимо.
— «Согласен получить всё. Ведь я этого достоин!» — прочитал Сергей и с недоумением поднял глаза на своего странного сопровождающего. — Что это значит?
— Да вы, я смотрю, к тому же и невежда, — с сарказмом в голосе, но только в голосе, с ничего не выражающим лицом произнёс тот. — Чему вас учат сейчас, если не знаете, что он приказал сбросить атомную бомбу на Хиросиму ровно через месяц после проведённой здесь ночи? Достойный, достойный поступок великого человека! — вновь с восхищением добавил он. — Ведь и вы будете чего-то достойны, не так ли? Жаль, что тысячи из них всё-таки спали. А если бы нет, только представьте, за ту самую отпущенную секунду вы успеваете заметить, как мгновенно обуглилась ваша кожа. Вы не узнаёте себя. Каковы впечатления! И даже почувствовать запах! — Он потянул носом. — А какая боль! Ни с чем до того не сравнимая боль! Система работает по-прежнему без сбоев… почти.
Его рука, с усилием сжав книгу, потянула её обратно. Сергей нехотя разжал пальцы, лихорадочно думая о чём-то.
— Да, но пилот того самолета, что сбросил… сошёл с ума!
— Зато штурман, Теодор Ван Керк, оказался достойным! — парировал человечек, проявив завидную память. — До конца жизни, представьте, до конца гордился совершённым. Так что награду… все-таки получил, — и, видимо, довольный оставленным впечатлением, ласково погладил книгу. — Как видите, и простых людей отзывы имеем. Но, замечу, слова «я ни о чем в жизни не жалею» произнесены не им первым. Как, вы сказали, имя другого? Пилот?