Последний наследник Триады
Шрифт:
А когда мы прощались, стоя у школьных ворот, будучи окружёнными автомобилями Дубровых и Болконских, ко мне подошла директриса.
— Я украду вашего друга ненадолго, — она взяла меня под руку.
— До встречи, Кость, — махнул рукой Кирилл.
— Увидимся на турнире, — улыбнулась Марья.
Директриса развернула меня так, чтобы я не попал под камеры, и вручила тетрадь.
— Вот, здесь ты найдёшь всё, что нужно. И не смей меня выдавать.
— Даю слово, об этом никто не узнает, госпожа, — я убрал тетрадь под пиджак.
— Ну, всё, — обняла она меня. — Береги себя, Константин.
— Я постараюсь, — я улыбнулся.
Ещё утром в нашем разговоре стало ясно, что Елизавета Борисовна знает про даты проведения Московского турнира и прекрасно понимает: любой из этих дней может стать для меня последним. Впрочем, я тоже осознавал, что могу погибнуть от руки «мастера», поэтому сейчас постарался запомнить её образ напоследок.
— Ну, хватит меня съедать взглядом. Иди, — смутилась Елизавета Борисовна.
И я откланялся.
В пристанище я возвращался ближе к вечеру, поэтому определил сразу: обстановка в доме даже более нестабильная, чем в школе. Кто-то радовался за меня, говорил, что этот турнир станет новым шагом к попытке наконец выбраться из этих мест, а другие… искренне за меня переживали.
Перед ужином ко мне зашла Фируза. Она выглядела озадаченно, смотрела подолгу в окно и каждый вопрос задавала с большим трудом.
— Ты… сынок, ты уверен, что тебе стоит принимать участие в этом турнире? — голос её подрагивал, и в этой дрожи не было ни нотки наигранности. — Я всю ночь думала о том, как всё… ну, как всё выйдет в конечном итоге. И, знаешь, что-то мне тревожно за тебя.
Я убрал учебник и поглядел на женщину.
— Госпожа, я уверен в своих возможностях.
— Да, я понимаю, — отвела она взгляд. — И Старейшина говорит, что всё будет хорошо. За тобой, говорит, присмотрят большие люди и не дадут в обиду, но… ты же буквально на моих руках воскрес. За время, которое я лечила тебя, у нас с тобой укрепилась ментальная связь. Я чувствую, когда тебе хорошо. Понимаю, когда не очень. И сейчас я вижу, что ты не знаешь, как всё случится. Не знаешь, но продолжаешь уверять остальных, что ты уверен в своих силах.
Она права. Мне и впрямь порой сложно с оценкой соперников. Я до сих пор не видел мастеров этой цивилизации в серьёзных боях. Да, изучал их навыки и возможности, но на практике их силу не испытывал. К тому же тело моё было далеко не совершенным. Руки покрылись мышцами, кожа обрела нормальный оттенок, но до идеала было далеко. И только лишь недоверия к своему телу и незнания уровня оппозиции хватало на то, чтобы оказывать влияние на мою уверенность.
— Вы сомневаетесь в моих словах, госпожа? — покачал я головой. Уж перед Фирузой мне выглядеть слабым не хотелось. — А мне казалось, я сделал достаточно, чтобы вы верили всем моим обещаниям.
— Да, но…
— И сейчас я вам обещаю, что вернуть живым, — заключил я более уверенно.
— Ох… — Фируза взяла меня за руку. — Ладно, я верю тебе. Беги ужинать. Члены семьи хотели с тобой попрощаться. А я пока соберу твою одежду.
Я кивнул женщине, оставил книги и вышел во двор, где успела собраться вся наша семья.
Наличие разных блюд на столе уже не удивляло бедняков. Эмоции с тех времён поутихли, но вот уважение и почитание к моей фигуре осталось и даже закрепилось. Я присел со стороны Екатерины; девушка, как, впрочем, и все остальные, провожала меня волнительным взглядом с самого момента, как я вышел из дома и присел за стол.
И ещё… сегодня семья начала ужин только после того, как прибыл я. Так они выражали своё отношение ко мне.
— Итак, господа и дамы, — старейшина поднялся со стола со стопкой в руке. — Все в сборе. А значит пора высказаться.
Бедняки разом обернулись на старейшину.
— Я поднимаю бокал за нашего юного бойца, рядового Константина Шагайна, — осведомил он, глядя на меня с гордостью в глазах. — Своими стараниями этот парень буквально за месяц не только встал на ноги, но и взял себя в руки. Мы все видели, каким он был в первый день нашего знакомства, и видим, каким он стал сейчас…
— Воспитали, епть! — усмехнулся Пантелей Пантелеич, но тут же замолчал, получив от тётушки Елены по затылку. — Извините, не перебиваю.
— Спасибо, — хмуро кивнул старейшина и снова натянул улыбку. — Итак, сынок. Весь этот путь, что ты проделал, уже достоин похвалы и признания. А сколько ещё впереди, я даже представить себе не могу. Это ж просто безумие какое! Я хочу пожелать тебе удачи на предстоящем турнире. Желаю, чтобы турнир стал для тебя очередной преградой к достижению всех твоих целей! И перешагни через эту преграду играючи… грациозно и с приподнятым подбородком!
— Ура!
— За Костю-ю-ю! — закричала Лизонька.
— За нашу гордость! — выпалил Аркадий Альбертыч.
— Покажи этим богачам, что значит быть безродным! Покажи всему миру, Костя, что мы тоже люди! — со слезами на глазах поднял стопку Захар Матвеич.
— Мы всей общиной будем молиться за твой успех, сынок! — добавила тётушка Елена.
Я благодарно кивал каждому члену семьи, который выказывал своими словами поддержку. Мы ударялись стаканами. Вставали на ноги, озвучивали «тосты» и снова присаживались за места. После чего, по традиции, помолились и принялись за еду.
Поздним вечером, когда ужин подошёл к концу, а машина Юрия Громова ждала меня у ворот, я снова махнул рукой беднякам на прощание и пошагал из пристанища. За мной увязались трое. Старейшина, Фируза и Екатерина. Первым попрощался старейшина. Он передал мне старенький изношенный кулон, на котором был изображён небольшой крест.
— Это на удачу, сынок, — он накинул крест на мою шею и пожал мне руку. — Не забывай звонить. Всех благ. Будем следить за твоими боями.
— Да, господин Старейшина.