Последний пророк
Шрифт:
Встав на четвереньки, она лихорадочно начала ощупывать песчаный пол и нашла папку, похороненную под двадцатилетним слоем пыли, что опускалась с глиняного потолка. Трясущимися руками она размотала ленту, которая стягивала папку, и открыла ее, обнаружив внутри главное отделение, заполненное бумагой для рисования. Осторожно вынув ее, Моргана поднесла рисунки к угасающему свету своего фонарика.
Моргана от изумления задержала дыхание. Рисунки ее отца!
Она с благоговением рассматривала виды горы Смит-Пик и каньона Баттерфляй, навахские хоганы, каньон Чако, ритуальные танцы зуни, Элизабет в лагере и даже себя на лошади!
И…
Она не могла поверить своим глазам. Это были оригинальные рисунки золотой оллы, запечатленной со всех сторон. Красные, оранжевые и золотые краски были тщательно подобраны и импульсивно воплощены в бессмысленный узор, который, как видела Моргана сейчас, состоял из миниатюрных символов: деревьев, гор, комет, горных львов, кактусов, дорог, снега и даже брата-кокопилау с флейтой. Все они были искусно вплетены в один волшебный узор.
Ненарушенная Целостность.
80
Моргана хотела закончить чтение, но огонь снова начал угасать, и пронизывающий холод пробирал до костей. Она сожгла свою блузку и теперь сидела в ледяной киве с обнаженными руками. И ей еще никогда так не хотелось пить. Ее губы потрескались, язык распух, но последние капли воды она выпила давным-давно. Поискав среди мусора, что упал с потолка, она нашла маленький гладкий камешек и положила его в рот. Скоро слюна увлажнила ее язык и стало немного легче.
Ей ужасно этого не хотелось, но ей нужен был огонь, поэтому она бросила папку на угли, предусмотрительно убрав рисунки подальше от огня, и проверила, поднимается ли дым к дымовому отверстию и выходит ли он наружу.
Она вернулась к дневнику, страстно желая прочитать последние слова на желтых страницах.
«Я открыл тайное отделение в папке и первый раз взглянул на рисунки, что я нарисовал в Альбукерке, когда находился в бреду. Каким дураком я был! В них нет ничего пугающего. Это сокровище, которому нет цены. Существо, которое, как я думал, было демоном, оказалось не кем иным, как Господином Хакалом, последним из правителей тольтеков».
Моргана вскрикнула и стремительно вытянула папку из огня, притоптав ногами загоревшиеся края. Трясущимися руками она нашла тайное отделение и затаив дыхание осторожно вынула из него рисунки.
От вида изумительно красивого лица ее глаза округлились. Высоко поднятые брови, нос с горбинкой и крепкая челюсть, черные волосы, то спадающие по оголенным плечам, то собранные в узел на затылке, в перьевом головном уборе или с непокрытой головой. Хакал, в великолепных одеждах и драгоценностях, восседал в суде на Центральной площади или стоял, почти полностью обнаженный, под звездным небом на вершине столовой горы.
Рисунки были потрясающими по своей красоте, но… были ли они реальными портретами благородного тольтека? Возможно ли это? Ее отец создал эти рисунки, находясь в лихорадочном бреду, во время полного расстройства сознания. Как мог он утверждать, что они подлинные?
А потом, на одном из портретов Хакала, Моргана увидела золотой талисман, который украшал его загорелую грудь.
Моргана онемела.
Золотой талисман, который она носила на груди, обычно был спрятан под блузкой, но теперь он был виден и поблескивал в слабом свете огня. Она до сих пор помнила, хотя ей было всего шесть лет, как у нее оказался этот талисман. Проснувшись от шума, что создавал ее отец, пробираясь по спящему лагерю возле Пуэбло-Бонито, она пошла за ним следом на древние развалины, где наблюдала, как он раскапывает землю, разговаривая при этом сам с собой, потом находит большой керамический кувшин, бежит с ним обратно в лагерь, там падает в обморок, а тетя Беттина поднимает кувшин и относит к остальной утвари, что приобрел отец.
Они вернулись домой в Альбукерке, где ее больной отец лежал за закрытыми дверьми, Моргане не разрешали его видеть. Но она осмотрела необычный новый кувшин; подняв его, она услышала, что в нем что-то гремит. Заглянув внутрь, она ничего не увидела. Ей пришлось засунуть внутрь всю руку. Едва касаясь маленькими пальчиками дна, она нащупала любопытный предмет, спрятанный там.
Он был золотым и блестящим. Она оставила его себе, никому не рассказав о своей находке. Когда ей исполнилось двенадцать, она сняла золотого единорога с цепочки, что оставил ей отец, и надела на нее тот талисман, что когда-то нашла. Когда сейчас она внимательно рассматривала искусно выполненный золотой цветочек, с шестью великолепными лепестками и восхитительной бирюзовой бусинкой по центру, она кое-что вспомнила.
Поспешно пролистав страницы дневника назад, она нашла раздел, где ее отец записал свой сон, который он озаглавил «Сказка Ошитивы».
«Это великолепный ксочитль. В нем хранится капелька драгоценной крови Великого Змея. — Дальше он писал: — Хотя это слово произносится “ксо-читль” я прочитал его в уме и узнал, как его правильно произносить. Ксочитль на языке тольтеков означает “цветок”. Именно цветок Хакал подарил Ошитиве».
Все это время Моргана думала, что талисман принадлежит хопи или навахам и ему от силы сто лет. Она с восторгом посмотрела на маленький золотой цветочек, что лежал у нее на груди — на талисман, который когда-то носил Верховный Правитель тольтеков.
В нем хранится драгоценная кровь Кетсалькоатля.
И вдруг она поняла, что отец никогда не видел этого талисмана. Даже если в ту ночь, когда он нашел кувшин, он и заглянул внутрь, он не мог ничего увидеть. И конечно, он не смог бы описать его в таких деталях. Тогда как же он сумел так подробно изобразить его на портрете Хакала?
Был только один ответ: все было по-настоящему.
Неправдой было одно — сумасшествие отца. Фарадей Хайтауэр мог быть мечтателем и философом, страстной и преданной своему делу натурой, но он не сумасшедший.
Бережно опустив портреты на землю рядом с другими рисунками, Моргана снова положила папку на горячие угли, наблюдая, как пламя тут же охватило ее. Она знала, что через несколько минут огонь поглотит папку. А брюк хватит на час. Потом уже нечего будет жечь, а судя по небу, до рассвета еще далеко.
Но сейчас ей не хотелось об этом думать. В дневнике осталась одна непрочитанная страница. С голыми руками и ногами, оставшись в одном хлопчатобумажном белье, она сидела у костра, странным образом не чувствуя ледяного холода, и читала последние строки из дневника отца.