Последний свет

Лекс Эл

— И ты устроила прорыв… — я покачал головой. — Подгадала момент и сделала то, от чего люди относительно успешно защищались десятилетиями.

— Нет, я не устроила прорыв. Я устроила десятки прорывов. — улыбнулась Дочь Ночи. — Так как некому было прийти на помощь небольшим гарнизонам фабрик Света, мы атаковали их все одновременно, распылив силы, чего никогда не стали бы делать, если бы не занятость Арамаки. Все фабрики Света прекратили свою работу и световые барьеры пали, позволяя Тьме ворваться в Город. И все благодаря тебе. Одному лишь тебе.

Я спокойно выслушал всю речь

Дочери Ночи, не испытывая никаких эмоций. Я уже успел понять, что я оказался просто пешкой в чужой игре. Нет, не пешкой — слоном или ладьей, скорее, но все равно это — ничто, когда ты сам себя считаешь гроссмейстером в этой партии. Меня использовали, манипулируя тем, что я ничего не знаю о новом мире, тем, что я уверен, что жить мне осталось несколько дней, тем, что я не знаю, куда кидаться и кому верить. Существующий только у меня в голове таймер отсчитывал последние, как я думал, дни моей жизни, не давая сосредоточиться, не давая сесть и подумать и найти нестыковки во всей той истории, в которую я влип, не давая подвергнуть ее анализу и понять, что что-то не так.

Но у меня тоже есть козыри в рукаве. Козыри, о которых Ди вряд ли знает хотя бы потому, что некому было ей про них рассказать. В конце концов, даже пешка, дойдя до края доски, становится любой другой фигурой, включая и ферзя, который легко может перевернуть всю игру. А мы сейчас находимся именно на конце доски — дальше уже просто некуда. Дальше или победа или Тьма.

Поэтому я твердо выдержал взгляд черных глаз Дочери Ночи и спокойно спросил:

— Значит, ты говоришь, что никакой возможности сосуществовать мирно у люктусов и ноктусов нет?

— Поверь, мне хотелось бы. — Ди покачала головой. — Правда хотелось бы, мне эта война не нужна совершенно. Но это невозможно физически. Даже несмотря на то, что и с той и с другой стороны световых барьеров находятся люди. Мы слишком разные. Мы диаметрально противоположные. Как материя и антиматерия. Мы можем лишь уничтожить друг друга, или кто-то один уничтожит другого.

— Это значит «нет»?

— «Нет» это не совсем то слово, оно отражает лишь мое мнение по этому вопросу. Скорее это значит «ни при каких обстоятельствах».

— Что ж,

тогда у меня не остается выбора.

И я дернул рукой, выбрасывая жало роупдарта прямо в лицо Дочери Ночи.

Глава 24

Конечно же, я не рассчитывал, что все решится одним банальным ударом. Против меня была буквально предводительница сил Тьмы в этом мире, финальный босс этой истории. Ожидать, что будет легко — как минимум глупо. Это должна была бы тяжелая и сложная битва, тяжелее, чем все, что было до этого, тяжелее, чем ронять с неба ганшип. Дочь Ночи будет защищаться, перемещаться, контратаковать, применяя против меня все новые и новые приемы, каждый — страннее и страшнее предыдущего. Мне придется защищаться тоже, и поэтому, чтобы свести необходимость защиты к минимуму, я атакую первым и, возможно, с небольшой долей вероятности, смогу решить все одним ударом.

Так я думал, метая вперед жало роупдарта.

Но этого не случилось. Ничего из этого не случилось.

Ди даже не уворачивалась от атаки,

даже не защищалась от нее. Она вообще не двинулась, не дернулась, не подняла рук, будто вообще не успела на нее среагировать. Лишь чуть улыбнулась.

А в следующий момент острый сияющий кончик ножа ударил ей точно между глаз. Вспыхнул яркой вспышкой, словно зарождающаяся звезда…

И отскочил. Кувыркнулся в воздухе, увлекая за собой послушную цепь, закручивая ее петлями, и с металлическим звоном, будто обычный стальной нож, упал на пол. Проскакал немного по ней, волоча за собой цепь, и застыл на месте.

На лице Дочери Ночи не осталось и царапины. Она лишь улыбнулась еще шире, и наклонила голову к плечу:

— Ты что, Лайт? Совсем не приучен слушать старших? Тебя же предупредили о том, что ты не сможешь ничего мне сделать.

— Надо же, ты и об этом в курсе? — я усмехнулся и дернул рукой, втягивая роупдрат обратно в рукав. — А о чем еще ты в курсе?

— Есть ты ждешь ответа, что обо всем — ты его не получишь. Я не всезнающа… И не всесильна. Но я всяко сильнее тебя. У тебя нет против меня шансов.

— Ну раз ты знаешь не все, то, возможно, и в этом ты ошибаешься тоже.

— Возможно. — не стала спорить Ди. — Но пока что ты не продемонстрировал мне ничего, что заставило бы меня усомниться в этом.

— То ли еще будет. — оскалился я и взмахнул правой рукой, отправляя в бой свое абсолютное оружие — напитанное светом изделие Арамаки.

Световой шар яростно рванулся к цели, словно атакующая кобра, потащил за собой постукивающие звенья цепи, врезался в голову Дочери Ночи с силой таранящего поезда!..

И тоже отскочил, подпрыгивая и стуча по полу, как и при первой атаке. Но, в отличие от первой атаки, эта имела успех.

На лбу Ди появилась крошечная, длиной с фалангу пальца, царапина, сияющая изнутри ярким желтым светом. Одна царапина. И та моментально поблекла, померкла и превратилась в обычную черную ссадину, из которой не вытекло ни капли крови, ни клочка дыма.

— Это уже что-то. — оценила Ди. — Я действительно знала не все. Впрочем, это ничего не меняет.

Она нахмурилась, и сложившиеся на ее лбу складки кожи пережевали свежую царапину, скрыв между собой. А когда кожа снова разгладилась — от царапины не осталось и следа, словно ее там никогда и не было.

— Кстати, если тебе интересно — мне совсем не больно. Я вообще не чувствую боли. Я вообще ничего не чувствую. Никогда. И уже давно.

— Сочувствую. — соврал я, снова подтягивая к себе люксий. — Но это все равно неважно. Важно то, что раз у тебя идет кровь, тебя можно убить.

— Но у меня не идет кровь. — улыбнулась Дочь Ночи.

— Пойдет. — заверил я ее сразу двумя отсылками, ни одну из которых она, конечно же, не поняла, и ударил снова. На сей раз — с обеих рук сразу.

Две сияющие цепи, одна — холодно-белая, словно свет ксеноновой фары, другая — солнечно-желтая, как лучи солнца, увенчанные двумя разными навершиями, одновременно хлестнули по стройной фигуре. Эти удары рассекали пополам рангонов, а лоа — вовсе развеивали на дымные клочки, даже без ощущения какого-либо сопротивления. Ничего не могло противостоять им.