Последний викинг. «Ярость норманнов»
Шрифт:
Сбыслав пояснил, что между Владимиром и Ярославом начались нелады. Отец сильно разгневался и приказал расчищать дороги и мостить мосты, собираясь в поход на непокорного сына. Князь Ярослав послал за море и привел варягов, так как боялся отца своего, но Бог не дал дьяволу радости. В Киевские земли вторглись печенеги, Владимиру пришлось отложить поход на Новгород, и к тому же старый князь разболелся. На печенегов он послал своего младшего и любимого сына Бориса, сам же остался в своем летнем доме в селе Берестове близ Киева. Между тем варяги, нанятые Ярославом, сидели в Новгороде без дела.
– В Новгороде же тогда Ярослав кормяше варяг много. Они же насилие твориша на мужатых женах, – вставил старик, певший старины.
Новгородцы восстали и перебили варягов во дворе Поромоньем. И разгневался Ярослав, и пошел в село Ракомо, сел там во дворе. И послал к новгородцам сказать: «Мне уже тех не воскресить». И призвал к себе лучших мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, перебил. Радовался и не ведал, что в это самое время в Берестове скончался отец его Владимир. Хотели утаили смерть его, так как Борис, которому Владимир хотел передать престол, ушел с отцовской дружиной в поход на печенегов, а в Киеве в темнице сидел Святополк, который был лишен наследства. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули тело Владимира в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви Святой Богородицы. Однако Святополк проведал о смерти отца, освободился из темницы и упредил Бориса, спешно возвращавшегося с войны. Ярославу пришла весть из Киева от сестры его Предславы: «Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса, а на Глеба послал, берегись его очень». Услышав это, печален был Ярослав и об отце, и о братьях, и о дружине.
– Пришлось князю кланяться вече новгородскому, – с нескрываемым удовольствием рассказывал старик-гудец. – Смиряху гордыню, пал на колени пред вече, утер слезы и рече нам: «О, люба моя дружина, юже вчера избих, а ныне быша надобе». И реша новгородцы: «Аще, княже, братья наши иссечена суть, можем по тоби бороти».
Князь Ярослав с новгородским войском направился к Днепру. Навстречу ему вышел Святополк со своими союзниками-печенегами. Оба войска стояли друг против друга по берегам Днепра. Три месяца ни одна из сторон не решалась напасть. Тогда один из воевод Святополка начал разъезжать по берегу и укорять новгородцев: «Что пришли с хромцом сим? Вы плотники суще. Приставим вас хоромы рубить наши!» Новгородцы не вынесли оскорблений и сказали князю, что, если он не пойдет с ними, они сами нападут на него. Ударили уже заморозки, Святополк стоял между двумя озерами и всю ночь пил с дружиной своей. Новгородцы на рассвете переправились через Днепр. Была сеча жестокая, и не могли из-за озера печенеги помочь Святополку. Его дружина была прижата к озеру. Воины вступили на замерзшую гладь, и подломился под ними лед, и тогда они побежали.
– После этой битвы Ярицлейв стал конунгом всей Гардарики? – спросил Харальд.
Ему ответили, что война оказалась затяжной. Святополк бежал в Польшу, попросил помощи у своего тестя короля Болеслава. Король пришел к Киеву, разграбил город и вернул власть зятю. Старик повествовал об этом, как о богатырских схватках:
– Ярослав же не успел исполчиться, и победил Болеслав Ярослава. Ярослав же бежа с четырьмя мужами в Новгород. И хотяша бежати за море, но посадник Константин, сын Добрыни, новгородцами рассекоша ладьи Ярославовы, говоря: «Хотим и еще биться с Болеславом и со Святополком». Вече приговорило собрать деньги: от мужа по четыре куны, от старост по десять гривен, а от бояр по осьмнадцать гривен. Там и мои четыре куны умылись, но я о том не печалюсь. Избиша ляхи, и ныне не Новгород собирает урок для Киева, как бысть прежде, а Киев шлет дань в Новгород! – с гордостью сказал старик.
Все время, пока ладьи плыли по Волхову, одно селение сменяло другое, и часто бывало, что они сливались друг с другом. Многолюдные села и деревни удивляли юношу, привыкшего к одиноким норвежским усадьбам. Несколько раз, завидев большое село, он спрашивал, не Хольмгард ли это, чем вызывал приступ веселья у лодейщиков.
– Ты бывал в Энгланде, – обращался он к Хрольву. – Правду ли говорят, что Хольмгард больше Лундуна?
– Пожалуй, больше и богаче, – отвечал купец.
На пятый день пути перед их взором наконец открылся Хольмгард во всем его великолепии. Как ни крепился Харальд, как ни делал он равнодушное лицо, он все равно не смог удержать слов восхищения. Город раскинулся по обеим берегам Волхова. На правом берегу был Торг, несколько сотен ладей ждали разгрузки у деревянных причалов, называвшихся по-местному вымолами. Бесконечные ряды лавок тянулись от берега в город. Суета на берегу напомнила Харальду ярмарку в Упсале, только народу на берегу толпилось гораздо больше.
– Мы попали на ярмарку? – спросил он.
– В Хольмгарде каждый день ярмарка, – усмехнулся купец.
На правом берегу Волхова возвышается холм, давший название городу Хольмгарду. На холме располагался двор конунга Ярицлейва, палаты его супруги Ингигерды и дома знатных людей. На противоположном берегу реки находятся Людин и Неревский концы. В первом из них, Людине, живут кривичи, чей язык и обычаи схожи с ильменскими словенами. В Неревском конце живет неря, или меря, чей язык схож с саамами, обитающими в Финмарке. В давние времена каждый конец был самостоятельным селением, но потом они разрослись и слились в один город.
Между Людиным концом и Неревским концом стоит крепость, а за валом и крепостными стенами возвышается церковь Святой Софии. Во времена Харальда она была деревянной, а когда она сгорела, конунг Ярицлейв повелел построить на ее месте каменную церковь. Но даже деревянная церковь была весьма высокой и имела тринадцать верхов по числу двенадцати святых апостолов и Господа нашего Иисуса Христа. Тринадцатиглавая церковь была столь великолепна, что затмевала языческое капище в Упсале. Увидев, насколько Святая София выше и красивее Двора Богов, Харальд сразу же понял, что Господь наш Иисус Христос гораздо сильнее и могущественнее Одина, Тора и Фрейера. Тогда Харальд снял с себя молот Тора и перевернул его так, чтобы он походил на крест.
Они подплыли к Великому мосту, который соединял оба берега, и Харальд сказал:
– Никогда я не видывал такого длинного и широкого моста. И мне кажется удивительным столько людей, собравшихся в одном месте. Их больше, чем во всей Норвегии. Однако я слышал, как славяне между собой называют Хольмгард новым городом. Почему?
– Старый город находится недалеко отсюда, – пояснил Хрольв Гардский. – Говорят, будто Старый город основал Рюрик, коего словены считают своим первым конунгом. Сейчас мы плывем туда, чтобы попросить кров у Эймунда, сына Хринга, твоего четвероюродного брата.
Глава 18
Прядь об Эймунде
Проплыв мимо Хольмгарда, Харальд и его спутники достигли Старого города, располагавшегося на мысу, который с двух сторон омывал Волхов. С противоположной стороны мыса был прорыт глубокий ров, заполненный водой, так что Старый город стоял как бы на острове. Вершину холма занимала крепость, к стенам которой примыкали жилища ремесленников и торговцев, построенные по шведскому образцу.
Пристав к берегу, они дали знать о своем приезде Эймунду, сыну Хринга, имевшему хороший дом в Старом городе. Эймунд был знатным человеком, праправнуком конунга Харальда Прекрасноволосого. О его подвигах рассказывается в «Пряди об Эймунде». И хотя о нем сложили только прядь, а не полную сагу, все почитали его достойным и храбрым мужем. Он был не стар годами, но изранен в битвах. Услышав о прибытии знатных гостей, он вышел на берег, чтобы учтиво приветствовать Харальда и его друзей. Их проводили в просторные покои. Харальда усадили на почетное сиденье и принесли ему изысканные яства.
Поздним вечером, после отдыха, он зашел в спальню хозяина и увидел, что Эймунд сидит на постели и держится за голову.
– Ты болен? – спросил Харальд.
– Иногда меня мучают ужасные головные боли, – с трудом выговорил Эймунд. – Словно тролль забрался в череп и грызет его изнутри. Но я постараюсь пересилить боль, чтобы обстоятельно поговорить с соотечественником. Знай, Харальд, что в молодости я был морским конунгом. Однажды, вернувшись домой, я узнал печальную новость. Мой отец был в числе пяти конунгов, которых в одно утро лишил власти Олав Толстый. Твой брат приказал убить их или изувечить. Но в моем сердце не было жажды мести, потому что в детстве я воспитывался вместе с твоим братом и мы играли с ним в игры, подобающие будущим воинам. Я сказал своей дружине, что не подниму боевого щита против Олава конунга, моего побратима. Но при тех великих обидах, что случились между нами, я не хочу отдаваться на его милость и навсегда покину Норвегию.