Последний викинг. «Ярость норманнов»
Шрифт:
Эймунд рассказал, что решил поискать счастья в Гардарике. К нему присоединилось много людей, не желавших терпеть притеснений со стороны Олава Толстого. Норманны прибыли к Ярицлейву Хромцу, сыну конунга Вальдемара Старого. Их встретили с почетом и обещали платить каждому воину эйрир серебра, а каждому рулевому на корабле – еще половину эйрира. И такой договор должен был стоять двенадцать месяцев.
– Один эйрир серебра за двенадцать месяцев службы? Так мало? – озадаченно переспросил Харальд.
Эймунд же сказал с горечью:
– И на это конунг пошел лишь после того, как мы согласились взять плату бобрами и соболями, которых легко добыть в Гардарике. Впрочем, нам неплохо жилось в Хольмгарде. Хромец велел выстроить для нашей дружины хороший дом близ Торга и убрать его дорогими тканями. Повсюду нас встречали с великой честью. Мы заходили в лавки и забирали любые приглянувшиеся нам вещи, а когда купчишки осмеливались заикнуться о деньгах, то мы кулаками выбивали из них дурь. Мы также требовали от купцов меда и вина, а потом развлекались с их женами и дочерьми, не спрашивая их согласия. Не знаю, с какой стати они взбунтовались! Нам пришлось укрыться на Парамоньем дворе, где была переправа через Волхов. Мятежники стали метать огненные стрелы и подожгли двор. Балки рушились вниз, и одна из них свалилась мне на голову. С тех пор боль не отпускает меня. Когда пламя охватило строение, я выломал горящую балку и метнул ее в толпу нападавших. Они подумали, что рушится крыша, и отбежали в сторону, а мы, воспользовавшись их замешательством, выбрались из огня, поспешно сели на лодки и переправились через реку. Конунг Ярицлейв, надо отдать ему должное, встал на сторону нашей дружины. И как же иначе? Ведь норманны – его опора! Конунг заманил предводителей мятежа в свою летнюю усадьбу близ Хольмгарда. Сказал им, что хочет мириться. Они поверили, глупые торговцы! Мы полной мерой отплатили им за погибших товарищей. Как я рубил секирой! От моих ударов их головы отлетали, словно щепки при рубке поленьев для угля! Но на Ярицлейва нельзя положиться. Хромец двуличен и думает только о своей выгоде. Стоило ему получить весть о смерти Вальдемара Старого, как мятежные торговцы были прощены, а мы не получили виры за своих погибших. Ты слышал о междоусобице между сыновьями Вальдемара Старого?
– Я слышал, что Свя… тополк, если я правильно произношу это сложное имя, хотел захватить власть мимо старшего в роде.
– Тебя ввели в заблуждение, когда сказали, что старшим в роде был Ярицлейв Хромец. На самом деле старшим был Святополк. Отец не любил его, потому что считал не сыном, а только племянником. Ведь Вальдемар Старый тоже не был старшим в роде. Старшим был Ярополк, он и стал конунгом. Что касается Вальдемара, то ему пришлось бежать за море. Через некоторое время он вернулся и привел с собой норманнов. Их секиры проложили ему путь на престол. Ярополк пришел мириться с братом, но в дверях его поджидали двое норманнов, которые подняли конунга под пазухи на ножи. Расправившись с братом, Вальдемар взял в жены его вдову Рогнеду. Она была брюхата и вскоре родила сына Святополка. Поэтому говорили, что Святополк родился от одной матери и двух отцов. Вальдемар держал его в отдалении, а в последние годы своей жизни заточил в подземную темницу. После его смерти жители Кэнугарда возвели Святополка на престол. Хромец принес брату клятву на верность, но при этом задумал свергнуть его и самому стать конунгом всей Гардарики. Сейчас Хромец уверяет, что Святополк якобы обманом захватил власть. Подкупленные им монахи подчистили письмена, но даже могущественный Ярицлейв не может уничтожить свидетельств, опровергающих его ложь. Я подарю тебе серебряную монету.
Эймунд дал Харальду серебряный кружок. На одной стороне был отчеканен трезубец, а на другой – конунг, восседающий на престоле. Вокруг шла непонятная надпись.
– Хотя я не умею читать славянские письмена, мне перевели, что тут начертано: «Святополк на престоле, а это его серебро».
– У меня есть серебро Ярицлейва, – сказал Харальд, показывая монету, полученную при покупке меча.
– Твоя монета лишний раз доказывает правоту моих слов. Взгляни, на ней нет Ярицлейва, а только святой Георгий. На ней также нет надписи, что Ярицлейв сидит на престоле. Эта монета вассала. Хромец дорого дал бы, чтобы перелить уличающее его серебро, но оно уже разошлось по всему свету.
Эймунд поведал, как Ярицлейв выступил против старшего брата. Полки сошлись на Днепре. Река была посередине; разница по силам была между ними невелика, но Ярицлейв медлил вступить в битву. Норманны роптали: «Чего мы ждем?» Эймунд с раздражением отвечал: «Нашему конунгу рать недругов кажется слишком мала». Норманны пошли к Ярицлейву спросить, собирается ли он начать бой. Конунг ответил, что войско врага слабеет с каждым днем. Эймунд возразил: «А мне кажется иначе, господин: когда мы пришли сюда, мне сначала казалось, что у противника мало воинов в каждом шатре и стан только для виду устроен большой, а теперь уже не то – им приходится ставить еще шатры или жить снаружи, а у вас много войска разошлось домой по волостям, и ненадежно оно, господин». Конунг спросил: «Что же теперь делать?» Эймунд посоветовал начать битву, пока есть надежда на победу.
Так и было сделано. Затрубили к бою, подняли знамена, и обе стороны стали готовиться к битве. Полки сошлись, и начался самый жестокий бой, и вскоре пало много людей. Норманны предприняли сильный натиск и напали в открытый щит. Они прорвали строй противника и обратили его в бегство, убив так много людей, что было бы долго перечислять их имена. И бросилось войско бежать, так что не было сопротивления, и те, кто спасся, бежали в леса и так остались в живых. Говорили, что Святополк погиб в той битве.
Ярицлейв конунг вознаградил норманнов и сказал, что более не нуждается в их услугах, так как Святополк мертв и наступил мир. Эймунд спросил конунга: «Его, верно, похоронили с пышностью, но где его могила?» Ярицлейв ответил, что не знает. На это Эймунд сказал: «Подобает, господин, вашему высокому достоинству знать о вашем брате, таком же знатном, как вы, – где он положен. Но я подозреваю, что ваши воины неверно сказали, и нет еще верных вестей об этом деле». Так и вышло. Слухи о смерти Святополка оказались ложными. Он вернулся, и усобица вспыхнула с новой силой. Тогда я пришел к Хромцу и сказал: «Мы, норманны, знаем толк в военных хитростях. Как же быть, господин, если мы доберемся до твоего брата – убить его или нет?» Конунг дал уклончивый ответ: «Не стану я ни побуждать людей к бою с братом, ни винить их, если его убьют». Тогда мы решили действовать по своему усмотрению. Я получил весть от соглядаев, которых имел среди людей конунга, что он со своим войском придет на реку Альту. Я сейчас же взял двенадцать человек, среди которых были мой родич Рагнар, Гарда-Кетиль, Аскель, двое Тордов и исландец Бьерн. Мы оседлали коней и выехали, снарядившись купцами.
Никто не знал, что значит эта поездка и какую они задумали хитрость. Эймунд со своими людьми доехал до Альты и увидел лес, в котором была просека и рос большой дуб. Лучшего места для стоянки нельзя было найти. Они обошли вокруг дуба, обдумывая, где лучшее место для шатра конунга. Тогда сказал Эймунд: «Мне кажется, здесь конунг поставит свой стан. Мне говорили, что он всегда становится поближе к лесу, чтобы легче скрыться, если понадобится». Они спрятались в лесу и ближе к ночи услышали шум и увидели большое войско, впереди которого несли знамя. Войско повернуло к просеке и разбило стан там, где было лучше, как догадался Эймунд. Ближе к лесу поставили шатер конунга, роскошный и хорошо устроенный, с высоким шестом сверху, а на нем – позолоченный шар. Они видели из лесу все, что делалось в стане врага, и держались тихо. В шатрах зажглись огни, и они поняли, что там готовят пищу. Потом конунг и его приближенные долго пировали и пили много хмельного. Наконец, глубокой ночью все заснули, и лагерь погрузился в тишину.
Эймунд разделил своих людей. Шесть человек он оставил в лесу, чтобы они стерегли коней и были готовы, если скоро понадобится выступить, а шесть человек пошли с ним. Эймунд, Рагнар и исландец Бьерн подкрались к шатру. Они завязали петлю на веревке, надели ее на древко копья, подняли до верхушки шатра и накинули на позолоченный шар. Другой конец веревки они привязали к согнутым ветвям дерева. Все было сделано тихо. Эймунд подошел поближе к шатру и дернул за веревку. Она дрогнула – это был условный знак. Исландец Бьёрн тотчас же отпустил согнутые ветви. Они выпрямились, сорвали шатер конунга и закинули его в лес.
– Я хорошо заприметил место, где лег спать конунг, – рассказывал Эймунд. – Бросившись к этому месту, я одним ударом меча перерубил шею конунга. Поднялся шум. Все бегали и кричали, не понимая, что происходит. Но прежде чем они зажгли огни, мы исчезли, прихватив с собой голову конунга. Отрубленную голову я преподнес Ярицлейву. Конунг густо покраснел и поспешно сказал: «Господь свидетель, я не приказывал убивать брата! Вы совершили это по своей воле». Потом он спросил: «Видел вас, варягов, кто-либо из людей брата?» Я ответил, что мы прокрались в стан конунга глубокой ночью и улизнули незамеченными, когда поднялся шум. «Думаю, они соберут тинг и будут подозревать друг друга, потому что никто не видел нас. Потом они разойдутся в несогласии, и ни один не станет верить другому и не пойдет с ним вместе». – «Хорошо, если так, – с облегчением сказал конунг. – Не говорите никому об этом деле. Я же дам каждому из твоих людей по эйриру золотом, но только в том случае, если они будут держать язык за зубами».