Последний выбор
Шрифт:
Молчаливые солдаты отвели в кабинет. Обычный такой кабинет, скорее, главного инженера, чем специалиста по допросам. Схемы на стенах, справочники в шкафах, компьютер на обычном офисном столе. И человек, меня там встретивший, выглядит технарём. Усталый седой дядька лет пятидесяти, с аккуратными усами и выбритым волевым подбородком. Он указал мне на стул — тоже вполне обычный, стоящий посередине кабинета. Я почувствовал себя на собеседовании.
— Я Милевский, руководитель станции.
— Сергей. На текущий момент без социального статуса.
— Вы, я вижу, несколько отличаетесь от остальных, — он
— Есть такое дело.
— Вас удерживали насильственно. Объясните, почему.
— Они уверены, что я представляю враждебную им группировку.
— Это не так?
— Я не представляю никаких группировок. Я сам по себе. К сожалению, мне не удалось их в этом убедить.
— Это ваши вещи?
Мне показали мой рюкзак, отобранный в Библиотеке, — видимо, комспасовцы везли его с собой. Внутри нашёлся УИН, инструменты для разборки мораториума, жилет-разгрузка м-оператора с мелочёвкой в карманах и прочее носимое барахло.
— Мои.
— Вы инженер?
— Скорее, техник или механик.
— А кто ваши сопровождающие?
— А вы не знаете? — удивился я.
Колонну так уверенно задержали, я думал, это какие-то старые счеты.
— Я хочу услышать вашу версию.
— Военизированное сообщество с глобальными претензиями.
— Это я вижу. Меня интересуют, чьё сообщество. Южного карантина? Вольных земель? Горного анклава?
— Простите, мне эти названия ни о чём не говорят. Вероятно, вы имеете в виду местные группировки, но колонна шла транзитом. Не думаю, что они вообще в курсе, кто это такие.
— То есть, вы тоже будете утверждать, что, якобы, из другого мира?
— Боюсь, что так. В это сложно поверить, но Мультиверсум существует.
— И в нём говорят по-русски?
— Местами.
— Звучит не очень правдоподобно.
— Ничего не могу поделать с проклятой реальностью. Она никак не желает соответствовать ожиданиям.
— И что, в этих мирах не было войны за проливы? И пандемии Вигневского?
— Там были другие войны и пандемии. Но вам ещё повезло, как я вижу.
— Повезло? — разозлился усатый. — Повезло? Да мы трижды в неделю отбиваем набеги из Дикого поля! Если бы не помощь военных, эти дикари давно разнесли бы станцию! И, может быть, разнесут! Запасы патронов велики, но не бесконечны, а желающих покупать наше электричество всё меньше. Анклавы скоро одичают настолько, что забудут, что это такое.
— Вы пока живы, — коротко объяснил я. — Большинству не удалось даже этого.
— Живы… — фыркнул он. — Живы, ишь… Ну что же, расскажите и вы мне эту сказочку про другие миры. Что там, как, что это значит для нас?
Боюсь, я ничем его не обрадовал.
— То есть, мы просто оказались на дороге между входом и выходом? — констатировал он, когда я закончил. — Никому нет до нас дела?
— Миров много.
— Их летательный аппарат приведёт им помощь?
— Скорее всего. И довольно быстро, я думаю.
— Они сильны?
— Я не знаю ваших сил, — деликатно ответил я, — но они могут доставить неприятности, определённо.
— А если я вас отпущу?
— Их. Отпустите их. Я бы предпочёл остаться.
— И всё же?
— Скорее всего, не станут связываться — у вас нет ничего ценного, никто пока не пострадал, а им ни к чему потери в людях и технике.
— Я обдумаю
Меня вернули к стулу и ведру. Поскольку покормить и напоить меня забыли, то ведро пребыло в праздности, а стул опять принял мой уставший зад. Надеюсь, здешний руководитель примет верное решение. С моей точки зрения верное — то есть, выпроводит Комспас, а меня оставит. Пусть даже в положении пленного. Здесь у меня больше шансов дождаться помощи. Если Ивану удалось починить мораториум, то у друзей появится время и возможность для моих поисков. Рано или поздно найдут. А вот Комспас, сдаётся мне, приготовил для меня что-то нехорошее.
— Для начала, вам отрежут руки и ноги, — с удовольствием просвещает меня подполковник. — Глаза удалят не сразу, на первых стадиях адаптации они нужны. Потом вскроют живот, укоротят кишечник, подключат выводящие системы к катетерам, а пищевод — к системе подачи питательной субстанции. Естественные потребности не должны отвлекать транспортных юнитов от работы. Не волнуйтесь, Сергей, это не больно, периферические нервные узлы отключают сразу, мы не живодёры. Более того, каждый выполненный перенос стимулируется впрыском в кровь синтетического эндорфина, что повышает физиологическую мотивацию. Морально вы тоже страдать не будете, об этом позаботится предварительная адаптационная подготовка. Сама по себе она довольно болезненная, потому что представляет собой установление условно-рефлекторных реакций путём отрицательной стимуляции. Зато потом вы будете получать настоящее удовольствие от службы транспортному подразделению Комспаса. Техники рассказывают, что некоторые юниты испытывают самый настоящий оргазм при работе. Особенно те, которые были женщинами.
— Вы и с женщинами это проделываете?
— Увы, — вздохнул подполковник, — материал слишком ценный для гендерной селекции. В Мультиверсуме не так много глойти, а в качестве транспортных юнитов срок их службы невелик.
Меня лишили общества стула и ведра — отвели в общее помещение, где сидели комспасовцы. Без объяснений и извинений. Впрочем, разговорившийся подполковник не стал держать меня в неведении. Оказывается, он настоял на том, чтобы меня им вернули. Местное руководство покочевряжилось, но, когда подошли боевые платформы Комспаса, согласилось, что я не стою возможного кровопролития. Теперь сидим и ждём, пока прибывшая летучая кавалерия согласует процедуру передачи нас им. А чтобы я в процессе не заскучал, любезный офицер живописует мне радужные перспективы дальнейшего сотрудничества.
Оказывается, Комспас не таскает своих операторов с собой. Они сидят в материнской локали и каким-то образом активируют резонансы удалённо. Каким именно — подпол не знает, он не специалист. Но я могу не волноваться, меня научат. Вышеописанным способом. Отрежут ручки-ножки, упростят начинку животика, а потом будут бить током, пока меня не начнёт волновать только один момент — чтобы больше не били током. Ах да, ещё синтетические эндорфины и почти натуральный оргазм. Прелесть какая. Простая и, в сущности, счастливая жизнь, посвящённая работе. Это ли не идеал некоторых социальных учений?