Последний выбор
Шрифт:
— Тут нет крупных хищников, — снисходительно заверила Донка, глядя, как я каждый раз дёргаюсь. — Местные их ещё до коллапса всех вывели подчистую.
Ну, нет, так нет — а то мне кажется, что в этаком палеозойском буйстве растительности непременно должны какие-нибудь динозавры бродить.
Бух! Бух! Бух! — грохнули неподалёку выстрелы. Направление в этой хитросплетённой флористике не определяется.
— Нет, значит, крупных? — скептически спросила Ольга.
— Ну, я хэзэ, подруга, — развела руками глойти, — раньше не было. Тут так-то
Бух! — ещё один. Вроде бы ближе? Или мы приближаемся, или просто звук причудливо гуляет.
Бух! — о, точно ближе. Совсем рядом палят. Не попасть бы случайно в чужие разборки…
Каменная площадь настолько велика, что центр свободен от растительности, нависшей по краям бахромой на стенах невидимых под ней зданий. Мощёная гладкими тёмными плитами, она грязна, замусорена и запущена, но внушает уважение величием архитектурного замысла. Посередине невысокое сооружение — зиккурат в три ступени. Облицованный кроваво-красным полированным камнем, он изрядно смахивает на ленинский мавзолей. Возле него приткнулся осевший на спущенных колёсах автомобиль, а на том месте, где у мавзолея трибуна, сидят трое. Одного я узнал — Андрей, старинный Ольгин знакомец и бывший личный проводник. У него в руках помповый дробовик. Рядом женщина с шапкой чёрных курчавых волос на голове и, вроде бы, какой-то ребёнок.
Издалека непонятно, обрадовались ли они нашему появлению или наоборот, но оружие в нашу сторону не направляли, так что мы просто подъехали. Вблизи я опознал автомобиль как доработанный в сторону пущей внедорожности «Патриот». Колёса у него, впрочем, не спущены — они почти отсутствуют. Покрышки превратились в спутанные мочалки погрызенного корда на дисках, одно из боковых стекол опущено, в салоне торчат из остатков обивки голые пружины сидений и, кажется, даже передняя панель исчезла, обнажив силовую арматуру и пучки объеденных проводов.
— Кропсы! — всплеснула руками Донка. — Тут кропсы! Чёртовы твари!
Возле растерзанной машины валяются тушки каких-то мелких, размером с кошку, зверьков — в отличие от ярких пушистых шмурзиков, они серые и лысые, зато пасть у них с полтуловища и зубы в ней хоть и мелкие, но острые и их как-то невероятно много.
— А вас-то какого чёрта сюда принесло? — устало спросил сверху Андрей, когда я заглушил двигатель. — Неужели ты настолько злопамятна, Оленька?
— Понятия не имела, что вы тут, — сказала Ольга, — нам просто надо кое-что внутри.
— Нам, не поверишь, тоже… Но мы тут сидим уже неделю и так и не придумали, как туда попасть. А вчера ночью пришли кропсы и оставили нас без припасов, вещей и машины. Они бы и нас сожрали, но боятся стрельбы. Пока есть патроны, я их держу на расстоянии, но патронов осталось мало…
— Не сожрали бы, — авторитетно заявила Донка. — Они живое не едят. Они мусорщики. Одежду бы обгрызли дочиста, это да. Сидели бы вы голыми тут, пока от голода не загнулись. Здешнее
— Хрен редьки не слаще, — сказал мрачно Андрей. — У вас есть вода? Наша была в машине. Они сожрали даже пластиковые канистры, представляете?
— Кропсы всё жрут, — кивнула глойти, — их для этого и вывели.
— Давайте для начала проверим, сможем ли мы попасть внутрь, — сказал я. — А то, может, мы вообще зря прогулялись.
— Если ты рассчитываешь на УИн, то забудь, — Андрей уселся на краю, свесив ноги, и набивает патроны в ружьё, — местные устроили хранилище в схроне Ушедших. Не берёт эти двери УИн. Там есть нечто вроде замка сбоку, но я так и не понял, чем он открывается. Хотя я, уж поверь, всяких замков навидался.
— Я всё же попробую.
Каменная чёрная дверь под каменным чёрным порталом входа. На фоне багровой отделки стен смотрится зловеще. Сбоку выступает чёрный кубик, на нём выемка, аккурат под подушечку пальца. Я приложил свой, в него слабо кольнуло, как статическим электричеством, и больше ничего не произошло. Недостоин. Не вхожу в круг допущенных. Ну и ладно. Достал флакончик, капнул розовой, пахнущей спиртом жидкостью.
— Ты что, решил его подпоить? — спросил незаметно подошедший Андрей.
Ага, так я тебе и рассказал. Не люблю я этого типа. Мутный мудак он, как по мне. И что ему тут нужно, спрашивается?
В глубине двери что-то хрустнуло, со скрежетом провернулось, полотно её дёрнулось и медленно поползло в сторону.
— Ого, — прокомментировал он, — век живи — век учись. Ты, конечно, не скажешь, что во флаконе?
— Не скажу.
— Но войти-то нам можно с вами?
— Оль?
Пусть она решает. Она с ним дольше знакома, чем я на свете живу. Причём намного дольше.
— Надеешься вылечить сына? — спросила рыжая.
— Оля, позволь нам, пожалуйста, — подошла кучерявая.
Она оказалась яркой экзотической мулаткой, со смуглой кожей, пухлыми губами и большими глазами. А вот сын их — вылитый Андрей. Худой, бледный, белобрысый и какой-то нескладный. Взгляд рассеянный, лицо бессмысленное, движения странные. Что с ним такое?
— Альтери повредили его мозг, но здесь есть оборудование… Да, мы с тобой были на разных сторонах…
— Мы были на одной стороне, Эвелина, — жёстко сказала Ольга, — в этом-то всё и дело. Мы были на одной стороне, но ты нас предала.
— На одной? — прищурилась мулатка. — Ты уверена? Вы купили меня пятилетней у работорговцев. Вы хотели промыть мне мозги, как и остальным детям. А когда выяснилось, что у меня способности и мне нельзя вставить в голову вашу клизму, то меня дрессировали как ручного зверька, вбивали лояльность, накачивали всякой чушью про долг и обязанности!
— Да, — ровным голосом ответила Ольга, — долг и обязанность так и остались для тебя чушью. Жаль, что мы это в своё время не поняли.
— Я хотела жить своей жизнью, всего лишь!