Последний выстрел. Встречи в Буране
Шрифт:
В комнату вошел рыжеватый вихрастый парень.
— Ты что же там в женской компании...
— Да я, дядя Ваня, к маме приходил...
— А теперь к нам пожалуй. Садись.
— Некогда, дядя Ваня, мотоцикл что-то не заводится...
— Ага, не заводится! В таком разе подзаведем самого мотоциклиста, — рассмеялся Иван Петрович и приказал: — Садись, Федор. Садись и знакомься — мой брат, ученый.
— Ты бы поскромнее представлял меня, — с неловкой улыбкой заметил Михаил Петрович.
— Ишь ты — стесняешься? А чего нам стесняться, чего скромничать! Звание-то у
Покрасневший парень робко присел к столу, взял рюмку и неумело выпил.
— Молодчина, сосед! — похвалил парня Иван Петрович и стал рассказывать о нем брату. Федор Копылов учится в школе, перешел в одиннадцатый класс, летом работает на тракторе. — Механизатор! Механизаторы у меня в большой цене. Без механизаторов, доложу я тебе, село теперь ни шагу. Ударная сила! Ну, само собой понятно, и оплата им, и почет... Я ведь сам из механизаторов... — Брат улыбнулся, потрогал пальцами орден, как будто хотел убедиться, на месте ли он. — Я так разумею: вам, ученым, до юбилея ждать надобно, пока отметят. А у нас по-другому. Подвалит, к примеру, урожаище, не пожалеешь себя, поработаешь на всю катушку — можно и Золотую Звездочку получить...
Михаил Петрович шутливо погрозил брату пальцем.
— Далеко метишь...
— А что? Коль присвоят, не откажусь, и Федя тоже не откажется, потому что знает уже: ордена зря не дают, орден заработать надо! Верно я говорю, Федя?
— Я за наградами не гонюсь. — тихо ответил тот.
— Правильно, пусть они за тобой гоняются! А ты, сосед, не шибко-то убегай от них, — весело советовал Иван Петрович. — Давай-ка еще по махонькой за будущие успехи.
Федору, кажется, было лестно сидеть за столом в компании самого председателя. Он снова потянулся за наполненной рюмкой, но вдруг, точно обжегшись, отдернул руку, стесненно отказался:
— Не буду я, дядя Ваня...
— Да ты же мужчина, механизатор!
— Зачем же неволить, если душа не принимает, — вмешался Михаил Петрович, сердясь на брата, угощающего школьника водкой. — Федору еще с мотоциклом повозиться нужно...
— А мы сейчас вместе пойдем, вместе посмотрим, что там с его машиной. Разберемся.
Втроем они вышли на улицу.
Вечером в дом брата стали приходить родственники по Фросиной линии. Первым явился, так сказать, самый главный родич — Игнат Кондратьевич Бурыгин — тесть.
— Ну, здравствуй, сваток, здравствуй, с благополучным приездом, — хрипловатым баском говорил он, энергично тряся руку гостя.
Игнат Кондратьевич не по годам еще прям, высок ростом, с крупной седой головой. Лицо у него бритое, смуглое, почти без морщин. Левая рука полусогнута — след фронтового ранения.
Была у Игната Кондратьевича, колхозного бухгалтера, всем известная слабость: любил он поговорить с учеными людьми и относился к ним уважительно. Ему даже не важно было, какую специальность имеет ученый человек, главное — ученый, и точка. Любил старик и послушать ученых, и порассказывать им о своих бухгалтерских бедах, которых всегда
Только Игнат Кондратьевич начал было говорить о районном банке, о том, в каких сложных отношениях с ним находится вся колхозная бухгалтерия, как вмешался невежливый зять:
— Не вовремя ты, папаша, затеял речь о делах.
— О делах, Ваня, я так мыслю, в любое время говорить можно, — недовольно возразил старик и опять обратился к внимательно слушавшему Михаилу Петровичу.
— Ну-ка, папаша, давай по махонькой, — предложил Иван Петрович, зная, что если не вмешаться, тесть замучает брата своими речами да еще вдобавок начнет рассказывать всякие были-небылицы, запас которых у него неиссякаем.
Игнат Кондратьевич сердито тряхнул головой. И что за человек этот зять! Тут поговорить бы, а он с «махонькой» лезет... И все-таки старик степенно выпил, закусил огурчиком и заметно обрадовался, когда зять вышел на кухню помочь Фросе и Наталье. Теперь-то он всласть наговорится с ученым человеком. Но хозяин, как на грех, тут же вернулся, и не один.
— Ну вот, братец, еще знакомься — моя милая свояченица — Феня, — с радушной улыбкой представил Иван Петрович молоденькую чернявую женщину. — А это Виктор Тимофевич Синецкий, мой дорогой своячок, родственник с двухмесячным стажем, к тому же мой замполит!
Синецкий протянул руку доктору.
— Много слышал о вас, рад вашему приезду, — сказал он.
Синецкому лет под тридцать. Он высок ростом, строен, на нем голубая безрукавка, светлые, в строгую стрелку узкие брюки, модные остроносые туфли. Лицо продолговатое, до черноты загорелое, карие глаза смотрят с откровенным добродушием, как будто этот человек радуется всему, что видит перед собой. И видом и разговором он был похож на городского, даже несколько стильного парня.
Оглянув Синецкого и Феню, Михаил Петрович отметил про себя: на зависть хорошая пара, оба молоды, красивы, оба еще влюбленно посматривают друг на друга, чуть стыдясь показывать даже близким людям, что они довольны и счастливы.
— Что ж ты, Иван Петрович, гостей моришь? Наливай, угощай, — непринужденно сказал свояк, и по тому, как он вел себя, как разговаривал с хозяином, нетрудно было догадаться, что Синецкий свой человек в этом доме.
— Сам виноват: рыбу принес, теперь уху ждать будем, — ответил Иван Петрович и с усмешкой добавил: — Твоя рыбка-то меленькая, скоро сварится...
— Уж какая попалась... У нас только ты за крупной гоняешься...
— Что верно, то верно, с мелочью не люблю возиться. У меня так: задумал, тащи крупную!
В разговор вмешалась Феня. Хохоча, она сказала:
— Рыбу Виктор не ловил, у мальчишек выпросил.
— Феня, это, это...
— Скажешь, предательство? Нет, правда!
— Эх, рыбаки, да что вы понимаете в этом серьезном деле, — не утерпел Игнат Кондратьевич. — Вот я в прошлом году...
— Знаем, знаем, — перебила отца Феня, — поймал сома и побежал на конюшню за подводой, чтобы погрузить... Пока бегал, сорока улов и утащила...
— Ах ты, егоза, — рассмеялся Игнат Кондратьевич, — не дашь отцу приврать складно.