Последний выстрел. Встречи в Буране

Горбачев Алексей Михайлович

— Дельно! — обрадовался Иван Петрович. — Дельно говоришь, товарищ... Как тебя?

— Коростелев.

— Дельно говоришь, товарищ Коростелев. Найди моего заместителя и передай, чтобы заправляли на месте.

— Понятно, товарищ председатель. Большая экономия будет.

— Вот, вот... У тебя самого какая машина?

— Самосвал. Под хлеб оборудован. Новенький, только ограничитель снял. И другие машины что надо. Полный порядок будет!

— Ну, а как устроились, как с питанием?

— Тоже порядок. Довольны ребята.

Когда Коростелев ушел, Иван Петрович оживленно проговорил:

— Хороших ребят прислали. Слышал?

Беспокоится человек, чтобы зря туда-сюда не ездить. Сразу видно — толковый парняга! Понимает что к чему...

Фрося позвала обедать. Она поставила на стол бутылку вина и один стакан для гостя.

— Мужа обижаете, Фрося, — заметил Михаил Петрович.

Постучав ногтем по бутылке, брат подосадовал:

— И жалко, Миша, да нельзя, я на службе... У меня заведено так: и сам в рабочее время в рот не возьму, и другим не дозволю. А ты выпей, тебе можно, ты на отдыхе!

Сразу после обеда Иван Петрович заторопился в правление, сказав, что у него дела, нужно опять ехать в поле. Ушла на ферму Фрося. Куда-то исчезли племянники, по всей вероятности, найдя себе занятие более веселое, чем бесприбыльная рыбалка.

Михаил Петрович остался в доме один. Взяв книгу, он прилег на диван. Почему-то не читалось, и спать тоже не хотелось... Раньше, пока собирался в дорогу, пока думал о незнакомом Буране, пока ехал в поезде, ему очень хотелось вот так побездельничать... Но, как на грех, опять вспоминались утренние обходы в больнице, амбулаторные приемы, высокая, залитая солнцем операционная, где королевой расхаживала вся в белом непримиримо-строгая Вера Матвеевна... Все было привычным и милым. Оказывается, трудно, очень трудно даже малое время прожить без этого, и теперь-то Михаил Петрович понимал одного старого фельдшера-пенсионера. Они с почетом, с дорогими подарками проводили старика на заслуженный отдых, произнесли чувствительные речи... А фельдшер потом почти каждый день приходил в больницу, надевал халат. Доктор Воронов сердился и однажды упрекнул старика: «И что вам, Кузьмич, дома не сидится...» Оказывается, нелегкая это участь — очутиться вдруг без дела...

Отложив книгу, Михаил Петрович встал с дивана, раскрыл чемодан, достал почтовый набор, чтобы написать Тамаре первое письмо из Бурана. Он присел к столу и вдруг ужаснулся: ему не о чем писать ей... «Завтра напишу, сегодня я, кажется, не в настроении», — решил он и подошел к открытому окну.

Залитая жарким солнцем широкая улица была пустынна. У калитки стоял петух. Он был великолепен в своих ярких петушиных доспехах. Сверкая золотом и пурпуром, он с воинственной гордостью держал свою голову, украшенную рубиновым гребешком, похожим на царскую корону, и с удивлением смотрел круглыми, немигающими глазами на незнакомого человека в окне, точно спрашивал: а ты кто такой, что здесь делаешь? Михаил Петрович никогда так близко не видел обыкновенного деревенского петуха и сейчас по-детски залюбовался им, пораженный чудесной раскраской и независимой осанкой красавца.

Петух вдруг тревожно вскрикнул и, вытянув шею, кинулся прочь, к соседскому дому. Михаил Петрович по плечи высунулся из окна, чтобы посмотреть, что напугало петуха, и увидел Фиалковскую. Она шла по улице в том же платье в горошек, с чемоданчиком в руке.

— Лидия Николаевна, — обрадовался он. — Здравствуйте!

Она остановилась у палисадника.

— Добрый день, Михаил Петрович, как вам отдыхается?

— Привыкаю.

— Завидую... А мне, как видите,

нужно ходить на вызовы, и в больнице — дела, дела... Не хотите ли осмотреть мои владения?

— Мой девиз: не отказываться от приглашений.

5

Одной из достопримечательностей Бурановской больницы была чугунная ограда. В одинаковых рисунках ее пролетов, разделенных кирпичными столбами, еще издали отчетливо были заметны красные кресты.

— Вы, Лидия Николаевна, как видно, очень заботитесь, чтобы ваша больница была приметной: всю ограду усеяли красными крестами, — весело пошутил Михаил Петрович.

Она расхохоталась:

— Разве не догадываетесь? Это же бывшая церковная ограда! Божий храм, говорят, сгорел, а поповский дом сохранился. В нем-то и разместилась наша больница.

За оградой стоял одноэтажный дом, крытый железом. К нему с одной и другой стороны прижались пристройки с шиферными и черепичными крышами.

— Наша больница напоминет мне московский храм Василия Блаженного. Вы спросите, чем? А вот чем! Известно, что многие русские цари достраивали Василия Блаженного, украшали его своими башенками в честь какого-нибудь знаменательного события. Здесь тоже каждый врач, который работал в Буране, украшал поповские хоромы своей пристройкой.

— Думаю, вы тоже не отстали от коллег?

— Отстала, Михаил Петрович, — рассмеялась она и вдруг, оборвав смех, серьезно заметила: — Сколько средств угрохали на эти пристройки, можно было построить новое здание.

Фиалковская привела гостя к себе в кабинет. Кабинетик был небольшой, опрятный. Стол, кушетка — все покрыто белыми простынями, на единственном окне — марлевая занавеска, на полу — пестрый самодельный коврик. Михаил Петрович глянул на потолок и увидел там темное пятно подтека. В центре пятна штукатурка облупилась, обнажив дранку, похожую на ребра скелета.

Доктор Воронов невольно сравнил этот маленький кабинетик с тем, где принимал больных сам, и усмехнулся про себя — да разве можно сравнивать вещи несравнимые...

Заметив, что гость обратил внимание на потолок, хозяйка поспешила объяснить:

— Крыша протекает, ремонтировать надо, но нет шифера.

— Обратились бы в колхоз.

— Ах, колхоз, — отмахнулась она. — Колхоз сам любит обращаться — то дай аптечки, то беги на полевой стан, то иди по избам агитатором... Попробуй же врач попросить что-нибудь, не тут-то было, не положено! По идее больница колхозная, обслуживаем колхозников, но меж собой живем как чужие... Бурановский колхоз — богат, он строится, на тысячи рублей машины покупает. А в больнице нет копеечной кварцевой лампы, и колхоз, если встать на официальную ногу, не имеет права купить эту лампу для пользы своих же колхозников. Парадокс!

— Неужели председатель не понимает?

— В том-то и беда наша, что Иван Петрович слишком много понимает! — с неожиданно вспыхнувшей яростью ответила Фиалковская. — Для него главное — посевная, уборочная, зимовка. Другое же, что не относится к этой знаменитой триаде, он признавать не хочет. Уж сколько я с ним за эти три года переругалась — не учтет никакая статистика!

В кабинет вбежала дежурная сестра.

— Лидия Николаевна, там больного привели, — сообщила она.

— Иду! — Фиалковская надела халат, белую шапочку. Теперь она выглядела старше, солидней. — Подождите минутку, Михаил Петрович, я скоро вернусь.