Последний выстрел. Встречи в Буране

Горбачев Алексей Михайлович

Михаил Петрович вспомнил слова брата о том, что Лидия Николаевна собирается уезжать из Бурана, но сейчас он почему-то не верил в это, наоборот, ему показалось, что она увлечена работой, обеспокоена больничными делами и не помышляет об отъезде.

В кабинет вернулась Фиалковская, озабоченная, чем-то даже встревоженная.

— Что случилось, Лидия Николаевна? — поинтересовался он.

— Больной поступил, и грызет меня сомнение... Михаил Петрович, может, посмотрите? — смущенно попросила она. — А вдруг он хирургический? Тогда отправлять надо.

— Я к вашим услугам, — обрадовался он. — Что вы подозреваете?

— Кажется, пищевая интоксикация.

Они вдвоем осмотрели больного — колхозного кладовщика Каткова, назначили ему лечение, а после, в кабинете, Фиалковская признательно благодарила:

— Спасибо,

Михаил Петрович.

— За что «спасибо»? — улыбнулся он. — Я просто подтвердил ваш диагноз.

— И за это спасибо. Ум — хорошо, два — лучше. Боялась я, как бы не пришлось заводить «москвича» и ехать с Катковым в райбольницу.

— Вы, Лидия Николаевна, очень смелая женщина.

— Смелая? В чем? — удивилась она.

— Hg боитесь ездить на «москвичке»-старичке в такую даль, — с улыбкой сказал Михаил Петрович.

— Что поделаешь, я рада и такому транспорту, — серьезно ответила она. — Бывало, чуть что — беги в правление за машиной, а там или дадут или подумают... Теперь же я на колесах, сама себе хозяйка. Правда, «москвичек» наш незаконнорожденным числится, но бегает пока исправно, а не далее как в позапрошлом году валялся он, списанный, в колхозном сарае, готовясь в последний путь — в утильсырье...

— И вы поступили по-врачебному, оживили старичка?

— Но сама, кажется, потеряла несколько лет жизни, — с шутливым вздохом призналась она. — Была баталия, был даже целый приключенческий роман с тайным заговором, с положительными и отрицательными персонажами, с временной победой темных сил и с конечным торжеством справедливости! А если попроще сказать — столкнулись мы тогда с Иваном Петровичем... Извините, может быть, вам не очень-то приятно слушать такое о брате, все-таки родная кровь...

— Нет, нет, продолжайте, это интересно.

— Интересного мало, больше грустного, — ответила Фиалковская. — Я как-то узрела в колхозном сарае «разутую» машину, и втемяшилась мне в голову блажь — а что если отремонтировать. С такой чудесной идеей, как на крыльях, помчалась я к председателю... Он очень внимательно выслушал меня и твердо изрек: «Не имеем права». «Да почему же, — удивляюсь я, — ведь все равно в утиль сдавать придется?» Долго не задумываясь, председатель ответил: «В утиль — можно, в утиль сдадим — спишут машину». — «Зачем же списывать, если можно отремонтировать», — доказываю председателю. Иван Петрович, с мудростью Соломона, разъяснил мне, несмышленой: «Если отремонтируем, машина на балансе повиснет, а старый «москвич» нам без надобности, отходил свое». — «Вам, — говорю, — без надобности, а больнице нужна машина, вы же сами знаете!» Иван Петрович рассердился. «Вы не кричите, доктор. Больница на бюджете райисполкома, туда идите, там покрикивайте, там требуйте, пусть райисполком вас обеспечит транспортом. Законно? Вполне даже законно». Зло меня взяло. «А разве, — говорю, — законно, когда врач вынужден бегать в правление за машиной, чтобы отвезти в район больного, разве законно, когда врач «голосует» на дорогах, чтобы съездить в бригаду?!» — «Это ваша работа, — отвечает Иван Петрович, — за это вам государство деньги платит». Так я тогда ничего и не добилась, поругалась-поругалась и ушла ни с чем. Встретила я Синецкого и пожаловалась ему: так мол, и так, Витя, была у меня хорошая идея, да председатель срезал ее под корень. Виктор парень бедовый, мы с ним давно знакомы, еще по городу, встречались на студенческих вечерах... «Твоему горю, Лидочка, легко помочь, — говорит он. — Давай-ка подпольно отремонтируем машину и поставим председателя перед фактом». Так и решили. Завербовали в свою подпольную группу механика, слесаря и конспиративно стали ремонтировать «москвича». Чтобы строгий председатель не раскрыл наш коварный замысел, разработали мы систему оповещения и связи. На посту чаще всего стояла Феня Бурыгина. Если она запоет «Уральскую рябинушку», значит — на горизонте появился председатель, будьте осторожны, конспираторы! Недели две провозились мы, и вот настал день, когда воскресший, разрисованный красными крестами «москвич» выскочил из сарая и резво покатил к больнице... Как увидел это Иван Петрович, разбушевался: «Кто позволил без моего согласия и без моего ведома? Кто здесь хозяин?» Бушевал он, бушевал, а потом с Тимофеем появился в больнице и генеральским тоном приказал: «Отправить машину в колхозный гараж». Я-то видела, как они к больнице подходили, и быстренько

сказала сестре, чтобы та посадила в машину больного — повезем, дескать, в район, да проинструктировала его, чтоб охал и кричал погромче... «Что ж, Иван Петрович, — говорю я председателю, — ваша власть, ваша сила — забирайте машину». Подошел он с шофером к «москвичу», а там уже больной сидит и стонет: «Скорей везите!» — «Придется вам, — говорю я больному, — выйти из машины, поедем на попутной, на «москвиче» председатель не разрешает». — «Да что у нашего председателя — сердца нету?» — спрашивает больной. «Сердце, — отвечаю, — есть, а вот сознательности маловато...» — «Не выйду я из машины, везите скорей!» — требует больной. «Что же мне делать, Иван Петрович, — обращаюсь я к председателю, — может быть, поможете силой вытащить больного из машины?» Иван Петрович сплюнул, выругался и ушел прочь... Так мы с Виктором и выиграли сражение за «москвич», — смеялась Фиалковская. — Правда, Иван Петрович долго косился на победителей. С Виктором он вскоре заключил перемирие, даже не возражал, когда того избирали секретарем парткома. Теперь же они — родственники, на сестрах женаты, в гости друг к другу ходят. А у меня с председателем сосуществование с периодическими обострениями...

— Да, да, вы правы: настоящий приключенческий роман, — расхохотался Михаил Петрович, хотя на душе у него было не очень-то весело. Он понимал, что Ваня был неправ, но все-таки ему хотелось, чтобы о председателе говорили другое. «А Лидия Николаевна и в самом деле зубастая женщина», — подумал он, вспомнив слова брата.

Заслышав на улице гудок машины, Фиалковская выглянула в окно.

— Светов приехал, наш районный хирург, — всполошилась она.

Михаил Петрович хотел было уйти, чтобы не мешать деловому разговору врачей, но не успел. В кабинет стремительно вошел невысокий молодой человек. У него было узкое смуглое лицо с небольшим, как у ястребенка, крючковатым носом, с тонкими, плотно сжатыми губами и высоким лысоватым лбом.

— Я по пути, Лида. Как у тебя? — спросил он, не обращая внимания на постороннего человека.

— Сперва познакомься, — и она представила гостю Михаила Петровича.

— Ага, тоже хирург! — обрадовался Светов. — Сейчас мы, два хирурга, и начнем тебя воспитывать. Автоклав наладила?

— Что ты привязался ко мне с этим автоклавом? — рассердилась Фиалковская.

— Я бы с радостью отвязался от тебя. Жду не дождусь, когда уедешь отсюда. И уезжай! Но все-таки — автоклав наладила? Стерильный материал есть? Инструменты наготове?

— Ты же знаешь, я не люблю делать то, во что не верю, и не держу того, что не нужно.

— Вы слышите, Михаил Петрович, и это говорит участковый врач! Ей кроме порошков, мазей да капель, видите ли, ничего не нужно. Удивляюсь!

— А ты поменьше удивляйся, — огрызнулась Фиалковская. — Да что я могу сделать в этой бывшей поповской хибаре? Тебе хорошо в районной, а ты попробовал бы поработать здесь, в клетушках.

— Дворец ей подавай!..

Они еще долго спорили, поругивались, но как-то беззлобно, с тем добродушием, какое свойственно давно знакомым людям.

— В таких никудышных условиях о серьезной работе и думать нечего, — доказывала она.

— Сама ты никудышная, — сердито упрекнул ее Светов. — И не улыбайся, пожалуйста, обедать я у тебя не останусь, — заявил он и тут же с неожиданной ласковостью добавил: — Некогда, Лидочка, на всех парусах спешу к Сережке Круглову — у него там какая-то штуковина стряслась. Ты его знаешь, он зря в панику не ударится.

И Светов исчез. Фиалковская помахала ему рукой из окна и сказала:

— Вот баламут. Приедет, нашумит, накричит... Да нет, Михаил Петрович, вы только подумайте, он требует, чтобы здесь было все для операций! Какие операции? Тут повернуться негде.

— Но кое-что иметь нужно, — возразил Михаил Петрович.

— Он требует не «кое-что»... Вообще Светов одержимый чудак. Будь его воля, он, кажется, на каждом полевом стане держал бы набор хирургических инструментов. Это его болезнь.

В кабинет вошла дежурная сестра.

— Лидия Николаевна, звонили из Соловьиного хутора, спрашивали — вы сами приедете или привозить сюда старика Дымченко.

— Позвони, Тоня, еду, сейчас же еду, — ответила Фиалковская, потом обратилась к Михаилу Петровичу: — Не хотите ли поехать со мной? Больного я вам показывать не стану. Вы только будете охранять машину, чтобы мальчишки не гудели.