Последний выстрел. Встречи в Буране
Шрифт:
Тамара счастливо улыбалась.
— А что ты делаешь со мной? Я уж набила холодильник шампанским. Обмоем твою защиту.
— Рано еще...
— Я верю в тебя. Не беспокойся. Все будет хорошо!
Добрая, несварливая Тамара. Да разве можно сравнить с тобой бурановскую докторшу? Нет же, нет! Уж очень она дерзка, не лезет в карман за словом, не стесняется в выражениях, открыто клянет свою судьбу... «А можно ли осуждать ее?» — сурово спросил себя Михаил Петрович. Ведь она права: трудно ей одной, когда не с кем посоветоваться. У тебя вон — консультанты, ассистенты,
7
Напротив Дома культуры, через улицу, стояло одноэтажное кирпичное здание, обнесенное невысоким крашеным забором из штакетника. Вдоль забора зеленой лентой тянулись уже густо разросшиеся, аккуратно подстриженные кусты акации.
На фронтоне крыльца виднелась большая вывеска: «Правление колхоза имени Чкалова». В широком длинноватом коридоре дома — крашеные двери с зеркальными табличками — «Главный агроном», «Главный зоотехник», «Секретарь парткома», «Бухгалтерия». Рядом с бухгалтерией — дверь, не похожая на другие, обитая коричневым дерматином и без таблички.
— Входи, Миша, это мой кабинет, — пригласил брат.
Сперва они вошли в небольшую комнату, где за столом с пишущей машинкой сидела молоденькая девушка-секретарь. Из этой комнаты вели направо и налево двери с табличками — «Председатель» и «Заместитель председателя». Все оборудовано, как в солидных приемных большого начальства.
— Мне звонили, Зиночка? — небрежно спросил председатель.
— Нет, Иван Петрович, не звонили, — бойко ответила секретарь.
Иван Петрович досадливо нахмурился. Михаилу Петровичу подумалось, что Ваня, видимо, был бы рад-радешенек, если бы ему сказали, что звонили оттуда-то и оттуда, что из-за этих звонков покоя нет...
Председательский кабинет был просторный, светлый, в нем два стола, расположенных буквой «Т», у стен — мягкий диван и шеренга стульев. На стене, над председательским креслом, висел портрет Мичурина, под портретом — умело вычерченная карта колхозных угодий.
— Богато, с комфортом живешь, председатель, — сказал Михаил Петрович.
Брат поудобней сел в кресло, ответил, улыбаясь:
— А ты как же думал. Прибедняться не в моем характере.
— Больницу разместить бы в таком здании, из твоего кабинета получилась бы хорошая операционная.
Брат расхохотался.
— Кому что, а курице просо...
В кабинет заглянула секретарь.
— Иван Петрович, к вам главный бухгалтер, — доложила она.
— Пусть войдет, — сановитым тоном разрешил председатель.
Игнат Кондратьевич вошел, поздоровался, разложил на столе бумаги для подписи, и пока Иван Петрович внимательно разглядывал и подписывал, старик расспрашивал доктора о рыбалке.
— Не клюет, говорите? Ишь ты, как оно, — сочувственно качал он седой головой. — Время-то как раз подходящее для клева, и погодка стоит славная... Вы, Михаил Петрович, все за огородами удочки забрасываете. Да какая
— А эту, Игнат Кондратьевич, не подпишу! — строго отрубил председатель, возвращая какую-то бумажку.
— Да как же, Иван Петрович? Зоотехник просит...
— Сначала пусть ко мне зайдет.
— Хорошо, хорошо, Иван Петрович, — торопливо согласился тесть. — Я думал, он согласовал с тобой.
Опять заглянула секретарь.
— Иван Петрович, кладовщик просится.
— Зови, — распорядился председатель и радостно глянул на брата, как бы говоря: вот видишь, дел невпроворот.
Катков, только вчера выписанный из больницы, не вошел, а ворвался в кабинет и стал плаксиво жаловаться:
— Зарезала нас, Иван Петрович, зарезала...
— Погоди ныть! — прикрикнул на него председатель. — Толком говори.
— Весь дневной удой молока докторша приказала свиньям вылить...
— И ты струсил! — гневно упрекнул председатель. — Мало ли что докторша прикажет... Вези на молокозавод — и точка!
— Там не примут, Иван Петрович, не примут... Она ведь обязательно позвонит на завод, как увидит, что повезли.
Иван Петрович ударил кулаком по столу.
— Сказано — вези! Я сам позвоню на молокозавод. Примут, не могут не принять!
— Ох, Иван Петрович, не послушают тебя на заводе, — усомнился Игнат Кондратьевич. — С докторшей надо переговорить. Это вернее.
Председатель нажал кнопку и приказал вбежавшей девушке:
— Позвони Фиалковской, пусть немедленно явится.
— Мучает она, ох как мучает нас, прямо спасения нету, — жаловался Катков, осушая лысину верхом шерстяной кепки с пуговкой.
Михаил Петрович вспомнил, как три дня назад этот же Катков умоляющими глазами смотрел на Фиалковскую — помогите, мол, век не забуду, а теперь вот жалуется.
— Из-за этой докторши можем не выполнить месячный план, — подзуживал кладовщик председателя, зная, что тот из-за плана никого не пожалеет, ни с чем не посчитается.
Фиалковская вошла без доклада, и председатель сразу грубовато заговорил:
— Это что же вы делаете, Лидия Николаевна.
— О чем вы, Иван Петрович? — с наигранным недоумением перебила она.
— О молоке. Да кто вам дал право!..
— Простите, Иван Петрович, — опять перебила она, — я только посмотрела — тара очень грязная и сказала товарищу Каткову, что он плохо разбирается в санитарии.
— Я вижу — вы много разбираетесь. Да вы знаете, куда молоко предназначено! — упрямо наступал председатель.
Фиалковская улыбнулась и с явной иронией ответила:
— А как же, Иван Петрович, знаю. Мне товарищ Катков объяснил в популярной форме — государству, говорит, молочко...
— Да, государству! — подхватил председатель.
Михаил Петрович неприязненно поморщился от того, что брат не понял тона, каким разговаривала с ним Фиалковская.
— Уясним раз и навсегда — не мешайте вы нам, доктор, — с угрожающими нотками в голосе предупредил председатель.