Последний заезд

Кизи Кен Элтон

Дверь кухни распахнулась, и показалась еще одна пухлая брюнетка, только задом и в облаке пара. Когда она повернулась, я увидел, что пар идет из громадного блюда с тушеной капустой и солониной. Блюдо размещалось под грудью, еще более пышной, чем у сестры.

— Моя вторая дочь Наоми, — сказал мистер Меерхофф. — Наоми, мистер Джонатан Спейн.

Взгляд, которым обволокла меня эта дочь, был еще более сладким — как теплая карамель. Дверь опять распахнулась. Я испугался этого нового блюда: если и дальше так пойдет, она будет такой сладкой, что получишь сахарный диабет от одного только взгляда. Но третья дочь оказалась настолько же костлявой и едкой, насколько пышны и сладки были две

первые. Она была тонкой и гибкой, как мальчик. И не брюнетка. Волосы у нее были цвета новой пеньковой веревки и собраны в тугой узел на затылке. Блузка тоже белая, как у сестер, но явно с чужого плеча — велика на несколько размеров. Тоже — и темная юбка. Из-под подола выглядывали мексиканские сапожки с серебряными мысками; она топала в них, как мальчишка, изображающий ковбоя. В одной руке она несла кувшин с темным пивом, в другой — полную тарелку свежеиспеченных булочек. Она стрельнула в меня глазами и со стуком поставила на стол кувшин и тарелку. Мистер Меерхофф возвел глаза к небу.

— Моя третья дочь Сара. Сара, познакомься с Джонатаном Э. Ли Спейном. Мистер Спейн — соотечественник выдающихся южных генералов.

— Здравствуйте, полковник, — сказала девица вежливым и вместе с тем ядовитым тоном.

Она села рядом со мной. Хотя она старательно смотрела в сторону, я ощущал ее внимание — она приценивалась ко мне, как торговец лошадьми. Я чувствовал себя в окружении трех ловушек, и эти последние силки, похоже, были самыми хитрыми. Когда мистер Меерхофф закрыл глаза и начал молитву на иностранном языке, мне сильно полегчало. В конце все сказали «аминь», но папа Меерхофф еще не кончил. Он поднял розовый палец.

— Дочери мои, подождите. Из уважения к нашим гостям — теперь по-английски. Благослови сию пищу, дабы слугам Твоим достало сил совершать труд Твой, Бог наших отцов, Вседержитель. И благослови сих незамужних дочерей, дабы сохраняли веселость в своих трудах. И благослови наш дом, ибо сей есть дом Господа…

И так далее. И еще много всего. Было ясно, что повторялась эта молитва всегда слово в слово и что он выделял голосом всегда одни и те же слова, но, подойдя к заключению, он поднял глаза на Джорджа и выпустил слова на новую территорию. На лице его опять было печально-ошалелое выражение.

— И еще, Бог наших отцов, благослови Джорджа Флетчера, дабы одержал победу и возликовал… ради всех попранных народов Твоих, во благо укоряемых и презираемых, ради оправдания оклеветанных горько и покарания клеветников, да низвергнуты будут они в Преисподнюю. Дабы воздалось безвременно ушедшим и беспомощным в своих могилах, бессильным ответить поношениям злоязыких, бессильным… бессильным…

Он запнулся, открытым влажным ртом ловя воздух и вдохновение. Молитва приобрела озлобленный характер, нам стало неловко, смутились и дочери. Не дав бедняге отдышаться, Джордж выкрикнул: «Аминь!» Худая дочь, моя соседка, подхватила насмешливо:

— Аминь! Жить невозможно с ними, даже умереть невозможно. Они тебя выкапывают и гложут.

— Сара, не огорчай нас, — сказал Меерхофф, — Будь милой, как твои сестры, — Он взял нож. Пока он резал мясо, вернулась его влажная улыбка, — Мистер Спейн, извините мою горячность. Но вы должны понять: для некоторых из нас Джордж Флетчер стал героем. Нашим символом. Изрядное повышение в статусе, правда, Джордж? С той поры, когда вам не позволяли ехать на лошади лицом вперед.

— Да, сэр, кое-какая вода утекла с тех пор, — ответил Джордж. — Но я все тот же никчемный пастух, который, бывало, ездил задом наперед… все тот же грубый шут.

— Не

верьте ему, — сказал мне Меерхофф, — Да, он бывал и шутом, и, случалось, неотесанным, но никогда не был никчемным. Джордж и такие, как он, — рука, помогавшая Господу укротить этот враждебный край. Этой руке иногда приходится быть грубой, понимаете? Чтобы укротить дикую страну. Вы-то понимаете, Джордж?

— Наверное.

По тону Джорджа было понятно, что с религиозной и философской дискуссией придется подождать. Он молча склонился над своей тарелкой.

Мы с Меерхоффом болтали о моем доме и странствиях, и какое-то время ужин протекал спокойно. Потом между сестрами завязалась легкая перепалка из-за того, чья очередь готовить кофе. Мистер Меерхофф разрешил спор, как принято у большинства родителей: в сомнении поручи работу младшему. Младшая снова с насмешкой сказала «аминь» и затопала в кухню, оставив дверь приоткрытой, чтоб мы слышали, как она мелет. Средняя сестра громко заметила, что Сара — избалованная девчонка. Джордж попытался пролить масло на бушующие волны, заметив, что маленькая Сара становится все больше и больше похожей на маму в этом возрасте — когда мистер Меерхофф еще не перевел свой бизнес в город. При упоминании о жене мистер Меерхофф опять захлюпал. В конце концов он встал из-за стола, извинившись, что не хочет обременять нас своим горем.

— У нас есть новый ролик для пианолы. Дебюсси. Мне кажется, чудесно подойдет к десерту.

Вскоре из гостиной полились печальные звуки фортепьяно, сопровождаемые всхлипыванием, вздохами и стонами. Все молчали, пока из кухни не вернулась Сара с кофейным подносом. Она ехидно наморщила нос:

— Кажется, Дебюсси подхватил мыт.

Сестры пожурили ее за дерзость, но на меня она произвела впечатление. То, что балованная дочка купца в маленьком городе слышала о Дебюсси, меня не особенно удивило, но это упоминание мимоходом о редкой болезни носоглотки у лошадей было неожиданностью. Трудно ожидать таких познаний от богатенькой девицы. Или же сапоги с серебряными мысками, выглядывавшие из-под розовых кружевных юбок, не были надеты понарошку.

— Скажите, мисс Меерхофф. Я нечаянно заметил на вас интересную обувь. Вы ездите на лошадях?

— Езжу ли я, мистер Спейн? — Все тот же смех и короткий, острый взгляд. — А толстый щенок пернет, когда…

— Сара! — хором ужаснулись сестры.

Сара договорила прибаутку, а отец вышел из гостиной, чтобы ответить на мой вопрос.

— Сара не только ездит — она одна из Принцесс нашего родео. Кронпринцесса. Только одна дама получила больше голосов: знаменитая наездница Прерия Роз Хендерсон.

— Которая скорее лошадь, чем дама или наездница, — пояснила Сара. — Ей не хватает только копыт и хвоста. Да, я езжу, полковник Спейн. Вы не заметили, кто тут больше всего скачет туда и сюда? Вы хотели кофе? Сара — рысью за кофе. Вы хотели сахару? Топ, топ, топ. Хотели молока — ой-ой-ой! Наоми извела все молоко на яблочный штрудель. Может быть, мне сбегать в город, за лошадиным, если Прерия Роз позволит себя…

— Са-ара!

— Вы правы, для дойки поздно. Может быть, у Петерсенов осталось в леднике.

— Черный — прекрасно, — быстро соврал я. — Я всегда пью черный.

— Не выдумывайте, полковник Спейн. Южные джентльмены всегда пьют со сливками, это всем известно. Только конные бродяги пьют черный. Терпеть не могу конных бродяг. У всех у них темное прошлое и туманное будущее. Сбегаю к соседям, попробую занять чашку сливок.

— Сара?.. — сказал мистер Меерхофф.

— Да, постараюсь просить сладким голосом. Хотя, боюсь, Рут и Наоми весь сахар тоже использовали.

Когда она, топая, вышла в переднюю и скрылась из виду, Меерхофф рассмеялся.