Последний знаменный
Шрифт:
— Если этим делом займется судья, — сказала Франсуаза насколько могла убедительно, — он не допустит воровства.
Внезапно шум на улице стал громче — это Лин открыл двери. Монастырь огласился криками, улюлюканьем и топотом сотен ног. И вдруг сквозь этот шум послышался резкий, пронзительный крик.
— Это мать игуменья, — сдавленно вымолвила Эме.
Топот и гвалт приближались к палате.
— Нам надо прятаться, — с дрожью в голосе предложила Эме.
— Мы не можем уйти отсюда, — откликнулась Франсуаза.
Да и некуда им уже было уходить.
Эме опустилась на колени и принялась горячо молиться. Франсуаза застыла, левой рукой сжимая распятие и со страхом глядя на открытую дверь. Дикий вой обезумевших погромщиков раздавался уже совсем близко. Она слышала голос Эме, высокий до пронзительности, молящий о пощаде. Стоило ли ей молиться?
Несколько человек пробежали по коридору за дверью, затем они возвратились, заглянули в палату и, увидев монахинь, вошли. Франсуаза почувствовала, что ей стало трудно дышать. Казалось, грудь вот-вот разорвется.
— Пожалуйста... — начала Эме.
Незваные гости взвыли. Похоже, их разочаровали первые жертвы монастыря и вот теперь наконец им перепали «лакомые кусочки». Франсуаза и Эме были самыми симпатичными монахинями в монастыре. С сестер начали срывать одежду. Франсуаза ощущала огромное желание ударить нападавших распятием, но она заставила себя стоять спокойно.
— Дети! — кричала Эме. — Остановитесь, здесь же дети!
Но нападавших не интересовали дети. Сорвав с монахинь одежду, они некоторое время с удивлением глазели на их обритые головы, затем повалили на пол и принялись насиловать. Франсуаза не сопротивлялась. Эме же боролась с отчаянием человека, которому не верилось, что подобное может с ним случиться. Ее стройные белые ноги метались в воздухе, но в конце концов были схвачены и прижаты к полу. Франсуаза не пыталась отбиваться ногами, она покорилась судьбе. Ее переполняло отвращение, боль и ощущение близкой смерти.
Но не раньше, чем их истязатели как следует натешатся и соизволят убить свои жертвы. Когда насильники вволю насытились, монахинь подняли на ноги и повели по коридорам, затем вниз по лестнице, к толпе кричащих и беснующихся мужчин и женщин, у большинства из которых на руках и одежде виднелась кровь. Они тянули к белым телам руки, толкали девушек, хватали за грудь и ягодицы, лезли между ног. Задыхающихся и рыдающих, теперь даже Франсуаза не могла сдерживаться, их бросили на землю во дворе и начали насиловать вновь. До них едва доходило, что вокруг распластаны обнаженные, изуродованные тела матери игуменьи, отца Поля и отца Мориса, Лина и нескольких новообращенных.
Теперь пришел их черед. Франсуазу и Эме поставили на колени, и они увидели приближающиеся лезвия ножей. Их страдания только начинались.
— Ты слышала о событиях в Тяньцзине? — спросила Цыань.
К тридцати четырем годам старшая вдовствующая императрица несколько располнела, но прежде она была блестящей красавицей. В качестве леди Нюхуру ее представили императору Сяньфэну как претендентку в наложницы. Она приглянулась ему и весьма быстро продвинулась до положения императрицы. Однако так и не стала в полном смысле женой императора при его жизни и даже несколько утратила свои позиции после его безвременной кончины, когда осталась главной регентшей своего малолетнего племянника, императора Тунчжи. С тех пор минуло девять лет, девять долгих лет нескончаемых беспорядков и междоусобиц в империи, борьбы против варваров, которые громили селения на морском побережье и по берегам рек, требуя торговых привилегий. Ей же хотелось совсем немногого: ухаживать за своим садом и читать книги. Но теперь... Она нарушила традицию и без предупреждения пришла к своей сестре по несчастью.
Вывести Цыань из ее обычного безмятежного состояния было делом трудным, однако при всей внешней спокойной уверенности, с которой она шла по жизни, в душе ее постоянно таилась тревога. Если она оказалась не прочь переложить на плечи Цыси рутинное руководство империей, то это вовсе не означало, что Цыань забыла о своем положении старшей вдовствующей императрицы — титуле, присвоенном ей в соответствии с последней волей бывшего императора Сяньфэна. Именно на нее возлагалась вся ответственность за сохранение маньчжурской империи и Цинской династии, которая правила ею.
При всем этом она осознавала, что сохранять империю удается именно благодаря недюжинному уму второй императрицы и регентши.
Цыси, хотя и годом старше Цыань, но тем не менее под именем леди Лань Гуй была представлена при дворе в тот же день, что и Нюхуру, и это произошло восемнадцать лет назад. Отнюдь не разница в возрасте заставляла Цыань считаться с мнением Цыси. И не то, что она бесплодна, а Цыси — мать императора Тунчжи. Причина заключалась в личности каждой из императриц. Цыань всегда стремилась лишь к спокойным радостям жизни, Цыси же жаждала власти. Только ее злая энергия и решимость спасли обеих императриц от дворцовых интриг, направленных на то, чтобы повлиять на мнение лежащего на смертном одре императора Сяньфэна, и позволила им стать теми, кем они стали — разделяющими власть императрицами.
Цыси стояла у окна своих покоев, глядя на сына, играющего в саду, в глубине дворцового комплекса Запретного города в Пекине. Четырнадцатилетний император Тунчжи рос восторженным мальчиком, обожающим игры в войну с потешным войском, предпочитая их занятиям с учителями. К сожалению, под носом у него всегда было мокро и он постоянно кашлял. Мальчик унаследовал от отца слабое здоровье, поэтому ни у кого не вызывало сомнения, что империя вскоре вновь вступит в кризис, связанный с наследованием власти.
Цыси обернулась на вопрос старшей вдовствующей императрицы. В свои тридцать пять она тоже пополнела, и этого не могла скрыть даже свободная мантия. Ее лицо расплылось, щеки немного обвисли, но по-прежнему были хороши четко очерченный подбородок и блестящие черные волосы, свободно лежащие на плечах и спадающие за спину — в интимной обстановке личных апартаментов императрица не носила головного убора. Но самое главное — ее черные глаза остались неизменно глубокими, и по ним угадывалась напряженная работа мысли.
Она была не одна. Цыси никогда не оставалась наедине с собой. Всегда под рукой находился ее фаворит евнух Чжан Цзинь. Их дружба зародилась еще в детстве. Присутствовал также бывший солдат, а ныне генерал Жунлу, высокий мужчина с фигурой атлета. Ровесник Цыси, он дружил с ней еще с тех пор, как ее семья бежала из города Уху, спасаясь от восставших тайпинов в 1851 году. После смерти императора все считали его любовником Цыси, а кое- кто мрачно добавлял, что он был им и при жизни Сяньфэна. То, что он, плебей, получал доступ в Запретный город, обычно посещаемый только принцами дома Цин, свидетельствовало о готовности Цыси нарушить любые законы, поступить вопреки традициям, когда речь шла о ее личных потребностях.