Последняя битва
Шрифт:
— Сильно зацепило? — проскрипел я.
— Царапина, — отмахнулась медсестра. — Осколком кожу рассекло. Я ватку положила, пластырем заклеила, сейчас перебинтую, на всякий случай и поедем в госпиталь.
— Если царапина, чего же мне так хреново? И почему я вас еле слышу? — тихо пробормотал я, но медсестра услышала.
— Контузия, наверно, — деловито пояснила девушка.
Я расслабился и позволил ей и поддерживающему голову медбрату, наложить бинт. Одновременно краем глаза фиксировал обстановку. В переулок уже заехали две желтые милицейские «волги» стояли метрах
Андрей стоял у милицейских машин и что-то эмоционально объяснял пузатому майору и здоровенному, похожему на медведя, капитану.
Когда он повышал голос, до меня доносились отдельные слова: «операция по поимке государственных изменников и шпионов», «нет, по-другому было нельзя», «Николай Анисимович в курсе, свяжитесь с руководством, доложите обстановку, оно всё объяснит».
Медсестра наложила последний слой бинтов, разорвала оставшийся кусок на две половинки и завязала узелком на голове. Полюбовалась на результат работы и спросила:
— Встать сам сможешь? Или нам за носилками идти?
— Попробую, — я встал, пошатнулся и был подхвачен под руку медбратом. Меня довели до «Скорой» и уложили.
— А наши как? — поинтересовался я. — Капитану пуля в грудь попала. Он в бронежилете был, но всё-таки. И одного бойца в руку ранило.
— Не нервничай, всё хорошо, — улыбнулась девушка. — Всех уже в «Скорые» погрузили. В госпиталь повезем.
— Ладно, — я растянулся на лежанке и расслабился. — Везите в свой госпиталь….
Медсестра поставила мне капельницу, сделала укол и я вырубился. Очнулся уже в палате и утром. Кроме меня никого не было. Три пустые кровати рядом, столик с двумя стульями. В помутневшем от холода окне в хороводе метели кружились белые точки снежинок.
Впрочем, долго рассматривать окружающую обстановку мне не дали, пришел врач. Маленький сухонький старичок с седой, аккуратно подстриженной бородкой и печальными семитскими глазами. Зашел вместе с медсестрой, улыбчивой толстушкой с черной косой. Девушка обращалась к доктору «Зиновий Исакович» и смотрела на него преданными глазами домашней собаки.
Врач размотал бинт, пробурчал, что и накладывать его было не обязательно, «царапина же». И оставил меня с пластырем. Попросил снять рубашку, осмотрел, прослушал стетоскопом, постучал молоточком по коленям.
Спросил, не болит ли голова, не хочется ли рыгать, помню ли я что делал вчера и позавчера. Я честно ответил, голова побаливает, но чуть-чуть, по сравнению со вчерашним днём, рыгать не хочется, всё помню до мельчайших деталей. Взяли кровь на анализы, вручили стеклянную емкость для мочи. Потом померили давление, замерили пульс и сказали медсестре, чтобы провела меня к окулисту.
Там убедились, что проблем со зрением нет, и отправили обратно в палату. Накормили кашей и компотом, вручили таблетку со стаканом воды. Я послушно принял лекарство. Медсестра посоветовала отдыхать, и соблюдать «постельный режим прописанный Зиновием Исааковичем». Лег на кровать и сам не заметил, как вырубился.
Разбудила меня полная повариха, притащившая на тележке большие
Пообедал, снова принял таблетку от медсестры. Через час сходил в туалет и отнёс в «сестринскую» анализы. Оксана (так звали медсестру) сказала, что отнесет их в лабораторию. Я заодно попросил принести газет или каких-то книг. Медсестра пообещала найти и умчалась со стеклянными емкостями…
Вечером я лежал, бездумно уставившись в потолок, когда в коридоре раздался топот шагов. Распахнулась дверь и передо мною предстал генерал армии Ивашутин в мундире. На груди начальника ГРУ горделиво блестели два ордена Ленина, Маршальская звезда, три ордена Красной Звезды, два ордена Кутузова и ещё ряд орденов и медалей, которые я не узнал. Выглядел Петр Иванович очень грозно. Тяжелый холодный взгляд, сдвинутые брови.
Из-за спины Ивашутина робко выглянул Зиновий Исаакович, пробормотал: «только не очень долго, товарищ генерал армии. Помните, вы мне обещали, пациенту нужен покой» и тихонько улетучился в неизвестном направлении.
— Ну здравствуй, Леша, — глаза начальника ГРУ метали молнии. — Не можешь без приключений? Зачем тебе всё это надо было? И с Васькой рубиться, и на переговоры с питоврановскими гнидами идти? А если бы с тобой что-то случилось? Как бы я в глаза твоим родителям смотрел? Они после гибели деда ещё не отошли, а тут и сына могли шлепнуть.
— Я не знал, что предатель Вася, — ответил я. — Видел только тень, направляющую на меня пистолет, знал, что постараются убрать охрану, чтобы меня взять, и всё. Что бы я вам рассказал? «Слышал звон, да не знаю, где он»? Это глупо. Тем более полной уверенности, что предатель в наших рядах у меня не было. Поговорил с Иваном Дмитриевичем, попросил его быть настороже, вместе мы нейтрализовали предателя. Что касается переговоров. Другого выхода не было. У боевиков Питовранова были заложники, маленький пацан и его мама. В капитана попала пуля, действовать надо было очень быстро и решительно, у боевиков в любой момент могли сдать нервы. А у меня «дерринджер», который можно было спрятать за резинкой рукава куртки. Времени на принятие решения — минута, максимум. Вот я и продумал и реализовал план. И как видите, всё отлично сработало. Преступники нейтрализованы, заложники спасены, никто по большому счёту серьезно не пострадал.
— Понятно, — сквозь стиснутые зубы проскрипел Ивашутин, и взялся за пряжку ремня. — Переворачивайся на живот.
— Зачем? — опасливо поинтересовался я, на всякий случай, отодвигаясь подальше.
— Буду тебе уважение к субординации и начальству прививать, — тяжело глянул из-под бровей начальник ГРУ. — Дедовским способом, раз слов не понимаешь. Думаю, Константин Николаевич, если был бы жив, одобрил и поддержал такой вариант дисциплинарного взыскания. Ну а как с тобой по-другому? Уволить я тебя не могу, отправить на губу и понизить в должности тоже. Остается только пороть.