Последняя битва
Шрифт:
— Благодарствую, хозяин, за лакомство, — придвинул к себе один из глиняных лотков князь Сакульский. — Пахнет соблазнительно.
Под румяной верхней корочкой в лотках оказалась целиком запеченная семга — с морковью, репой и сельдереем. Такая нежная, что таяла во рту. Гости и не заметили, как опустошили посуду.
Тут как раз вернулся и старший промысловик, легкими движениями оббил с усов сосульки, кивнул:
— Согласны лопари, двоих довезут. Полтину токмо вперед просят. Али хоть показать, что есть.
— Как повезут, так и покажу, — рассмеялся в ответ Зверев. — Что,
— Нурманы раньше часто приходили. То стада силой отберут, то обманом. Дрались с ними когда-то лопари. Столько крови пролили, сказывают, что по всей земле алые камни разбросаны. То кровь человеческая в них впиталась. Ныне же не приходят больше, пищалей наших боятся. Ан страх к чужакам в лопарях остался.
— Ладно, — полез в поясную сумку князь Сакульский, развязал кошель. — Риус, вот тебе пять рублей, но чтобы к лету ушкуй отремонтирован был и снаряжен полностью. И стоял, где велено. Еще два тебе, старшой Никита Рогин. За привечание и одежды новые. И за людей моих задаток. Сделай милость, приюти и на кошт общий прими, пока дело делают. Ну а полтинник, вот он. Отложу показать, коли так просят. Когда отправляемся? Утром?
— Утро здесь тоже токмо через два месяца будет, — хмыкнул промысловик. — Оленей лопари ловят. Как запрягут, так и поедете. Ты ведь поспешаешь, как я мыслю?
— Это верно, — признал князь. — Тороплюсь.
Где-то часа через два он уже сидел, поджав ноги, на санках, запряженных четверкой мохнатых, как лайки, оленей, лишь немногим превышающих тех же лаек ростом. Полозья санок выгибались дугой, удерживая грузовую платформу на высоте полусаженей от наста. И ширину они имели ту же полсажени. Помещались на одних только двое — возничий и пассажир. Да и то с трудом. Пахом точно так же теснился на второй упряжке, на третьей были сложены немногочисленные вещи и припасы, а на четвертой — те, что не поместились на предыдущей.
В отсутствие дня и ночи путешествие тянулось в странном и непонятном ритме. Упряжки ползли через широкие долины между гор до тех пор, пока лопари вдруг не решали, что олени устали. Они тут же останавливались, выпрягали своих рогатых рысаков, споро собирали каркас из слег и шестов, обтягивали пологом из шкур, поверх которых наматывали длинную ленту парусины. Потом разводили огонь, щепетильно выкладывая его из взятых в путь веточек, топили снег, кидали в него заварку из чая пополам с какими-то травками. Строгали тонкими ломтиками вымороженную до звона рыбу на широкое деревянное блюдо и тут же, не оттаивая, ее поедали.
В первый раз князь таким угощением побрезговал, но когда узнал, что другой провизии просто нет — был вынужден есть то, что дают. По примеру лопарей быстро откусывал от свернутой в колечко рыбьей стружки небольшие кусочки, немного катал по языку, согревая, слегка мял зубами и глотал. Вкус строганины особого восторга у него не вызвал, но, надо отдать должное — уже после двух-трех ломтиков тело стремительно согревалось, словно кто-то внутри подбрасывал в неведомую топку охапку свежего хвороста, а после пяти-шести ощущалась приятная сытость. Если съесть десяток ломтиков — начинало откровенно клонить в сон.
Впрочем, чум к этому
Одна беда — невыпитый перед сном чай к моменту пробуждения превращался в льдинку. Пить его сразу после рыбы тоже было невозможно — уж больно горячий. Вот и приходилось, отчаянно борясь с дремотой, дожидаться чуть не по полчаса, пока лопари начнут разливать ароматный напиток. Чаще побеждала сила воли. Но иногда — и вкрадчивый бог Морфей.
После шести таких переходов из снежных сугробов по сторонам тропы стали выглядывать деревья. Поначалу — низкие и уродливые, словно отравленные ядом. Потом стволы окрепли, выросли, и очень скоро караван из упряжек ехал уже средь густых еловых и сосновых боров, расползающихся по холмам. Вместе с лесами возник и день — если так можно назвать время, когда небо на несколько часов становилось чуточку светлее обычного.
Еще через несколько переходов из-за горизонта впереди, в расселинах между холмами, стало проглядывать и само солнце. А потом вдруг оказались они на наезженной дороге и через несколько часов въехали в обширное селение.
Лопари остановили сани перед одношатровой рубленой церковью с высокой островерхой звонницей, кратко сообщили:
— Варгуза! — И тут же потребовали: — Серебро давай.
— Даю, даю, — поспешил успокоить их Зверев, слезая с саней и расстегивая сумку: — Вот, держите, не бойтесь.
Возчики, припрятав плату, сняли княжеские чересседельные сумки и повернули назад. Задерживаться в поселке им явно не хотелось. Князь перекрестился на икону, что красовалась над дверью, но в храм заходить не стал. Огляделся. Поселок был не просто обширен, а огромен: не меньше полутора сотен домов. Внизу, в белом поле, стояли десятки причалов, а за полем снова поднимались поросшие густым лесом склоны холма.
— Пахом, — попросил Зверев. — Загляни в храм, спроси у священника, как нам проще оказию до Холмогор найти. Со старостой государевым словом договариваться, али кто так, за малую копейку отвезет?
Князь Сакульский был уверен, что за реальную плату добраться до цели получится куда быстрее и с большим комфортом, нежели требуя именем царя бесплатного «ямского тягла». И оказался прав: спустя несколько минут Пахом вышел на крыльцо с упитанным и розовощеким местным батюшкой.
— Отец Иннокентий сказывает, надобно ему перед игуменом соловецким отчитаться. Намеревался через неделю ехать, так и нас прихватить согласен.
— Некогда нам неделю ждать, отче, — покачал головой Зверев. — Государь меня срочно к себе истребовал. Посему поспешать надобно изо всех сил.
— Мыслю я, княже, игумен Филарет не осерчает, коли я пораньше немного пред очи его предстану, — степенно ответил батюшка. — А служба государева есть долг святой пред Богом и людом православным. Раз нужда такая, можем и завтра тронуться. У меня дома переночуете, отогреетесь после ночного зимника, да с Богом и в путь. Вам ведь в Холмогоры, не на острова Соловецкие надобно? Тамошний путь накатан, резво покатимся.
— Коли завтра, то по рукам, отче, — согласился Андрей. — Скажи, а отчего у вас в селении только у половины домов дым из труб идет?