Последняя битва
Шрифт:
— Коли ад к тебе на землю спустился, — ответил Андрей, — стало быть, в ином мире ему уже не бывать. Делами своими, милостью и любовью к ближним ты прощение всяко заслужил. Господь наш муку на земле за других принял и тем царствие небесное обрел. Чего тебе опасаться, коли путь его повторяешь в точности?
Он уже понял, что его советам как можно больше двигаться, несмотря ни на что, царь так и не последовал. А ведь баня, согревающие мази и движение вполне могли бы спасти правителя Всея Руси от нарастающего паралича. Впрочем, осуждать больного Андрей тоже не спешил. Легко давать советы, глядя на чужие муки со стороны. Но вот следовать таким советам, когда любое движение причиняет мучительную боль, — отнюдь
19
По свидетельству очевидцев, боли в суставах настолько измучили Иоанна Грозного, что после сорока лет он старался двигаться как можно меньше, и даже по дворцу слуги носили его на специальных носилках.
— А ты не боишься ошибиться, Андрей Васильевич, когда платой за сие заблуждение окажутся муки в вечности? — полуприкрыл глаза, переводя дух, Иоанн и неожиданно протянул князю посох.
От дверей в залу прошли четверо плечистых удальцов из простолюдин: длинные волосы, тафьи на голове нет. За специальные короткие рукояти кресла они подняли царя, понесли его к выходу. Зверев поспешил следом. Спустя несколько минут они оказались все в тех же покоях, в которых царь принимал его уже не раз. Здесь не изменилось ничего: бревенчатые стены, плотно проконопаченные мхом, ковер на полу, несколько сундуков, шкаф и пюпитр. Разве только сваленных охапками грамот стало чуть больше, да потолок успел закоптиться от света ламп и свечей до полной черноты.
— К шкапу опустите, — распорядился Иоанн. — Да, здесь хорошо, ступайте. — Он подождал, пока слуги прикроют за собой дверь, продолжил: — Ты там, в Гышпании своей, вовсе о делах наших позапамятовал, али совесть в сердце все же постукивала?
— Следил, — покачал головой Зверев. — Знаю, в Польшу тебя за сию пору дважды звали на царствие королем тамошним и дважды с тем обманывали, плебеев всяких заместо тебя сажая. Последний раз и вовсе раба какого-то неведомого из лесов трансильванских османы прислали. Его ляхи себе на шею и водрузили с превеликой радостью.
— Да уж, тут ты прав, Андрей Васильевич, — согласился государь. — Откель султан сего странного наместника для шляхты вытащил, ни един лазутчик выведать так и не смог. Сказывали иные люди, в кровосмесительстве он рожден от кровосмесительного рода и потому никто о сем племени никогда не ведал… Но уж больно странно сие — что для басурман, что для людей веры христианской, пусть и схизматиками насаждаемой. Однако же ясно мне с первого часа стало, что не для того пса своего султан в Польше на стол посадить решил, дабы дружбы моей сыскать. Ясно сие, как день: решил он после резни Молодинской, что ты с другами своими басурманам устроил, чужими руками месть державе моей учинить. Сам идти, мыслю, теперича опасается, янычар своих бережет — на ляхов же ему плевать. Пусть хоть все они на земле нашей сдохнут безвестно, султану от того токмо радость. Их кровью воевать и пойдет. Опять же, и в Крымском ханстве есть еще кого в седло посадить. Пусть не десятками тысяч ныне воинам счет ведут, а лишь сотнями и тысячами — ан есть. И средь ногайцев лазутчики замечены, о чем мне тамошние други все чаще отписывают. Смущают степнякам умы, подговаривают нападать снова на рубежи наши, прежние страхи отринув.
— Коли вместе с янычарами вырезать смогли, одних и подавно вырежем, — небрежно пожал плечами Зверев. — А опосля еще и в кочевья их наведаемся, дабы урок прежний закрепить.
— Сами не посмеют, — согласился царь, — после Молодей храбрецов таких средь басурман более нет. Однако же, коли с запада враг сильный на нас навалится, так и они захотят удачи испытать, как же без этого. Таким замысел
Зверев вздрогнул. Ему сразу вспомнилось пророчество Лютобора о погибели общей земли русской. Именно так оно и должно было выглядеть: руками ляхов, татар, османов разом навалиться со всех сторон, задавив числом, утопив в крови, не дав развернуться навстречу кому-то одному, собраться в кулак. Правда, кое-что в планах судьбы ему уже удалось ощутимо изменить. Крымское ханство из врага превратилось в союзника, османским войскам пять лет назад русские устроили жесточайший разгром и теперь они в новый поход не рвутся. Так что начало предначертанного нашествия не только отодвинулось на несколько лет, но и грозило силами куда меньшими, нежели обещал древний чародей. Пожалуй, даже — вдвое меньшими.
— Но беда сия не самая страшная, — размеренно продолжил Иоанн. — Беда истинная в том, Андрей Васильевич, что четыре года подряд лета в землях русских не бывало. Холодные ныне лета, во многих местах и вовсе снег выпадал то в июне, то в августе. Хлеба не вызревают, амбары пусты, люди аки волки воют от голода. Ведомо мне, даже боярские дети до того обнищали, что холопам своим, воинам драгоценным, для сечей и походов выросшим, вольные дают, ибо прокормить не в силах. Да не токмо дети боярские, но и бояре иные так же поступают. Недород хуже набега басурманского народ православный пожирает, почивших уже отпевать не успевают в храмах. Голод же, знамо дело, без мора почти и не бывает. Косит лихоманка черная людишек ослабевших, ровно косой траву луговую. Целые волости у меня обезлюдели, княже, половина земель непаханными стоят. Такая вот беда еще упала на мою голову.
— И что теперь? — Зверев ощутил на спине неприятный холодок, уже догадываясь, к чему именно поворачивает этот разговор. — Ничего не сделать?
— Во власти моей немногое, — через силу, болезненно поморщившись, перекрестился государь. — Земли обезлюдевшие я монастырям, князьям и боярам крепким жалую, дабы поднимали их и заселяли снова. Подати в волостях, в коих голод случился, отменяю вовсе, где на три года, где на пять, где и вовсе на семь. Да токмо рази человека за семь лет вырастишь? Рази купить пахаря за злато али серебро возможно? От ляхов, от немцев смерды к нам бегут — и то хоть какая-то прибыль людская. Но мало, зело мало их супротив сгинувших от мора и недорода долгого.
— Сколько же у тебя людей ныне, государь? — остановил поток жалоб князь Сакульский.
— По ябеде Разрядного приказа последней, сто пять сотен детей боярских они на службу собрать смогли, да тридцать одну сотню стрельцов да казаков. Вот и вся моя нынешняя роспись…
Зверев чуть не застонал от неожиданности. Даже если учесть, что роспись в нынешние мирные годы дается только на тех ратных людей, что призываются от земли на службу «вкруг», и куда больше половины бояр и стрельцов ныне остаются дома, занимаются хозяйством и делами семейными, чтобы потом сменить своих сотоварищей в порубежье или крепостных гарнизонах — все равно такого разорения в стране он никак не ожидал.
— Еще татары есть, — словно в утешение добавил Иоанн. — Казанские, поволжские, касимовские Клятвы своей на верность держатся крепко, в походы идут охотно, недород их разорил мало. Мыслю, сотен двести по нужде в седло поднять можно.
Андрей Зверев только вздохнул: легкую татарскую конницу в лобовую атаку на плотный строй не кинешь, в гарнизоне с пушками и пищалями не посадишь. Они хороши в преследовании, охвате. Стрелами могут закидать. Но для жесткой сечи глаза в глаза — слишком слабы.