Последняя битва
Шрифт:
Савватий к холопам не относился, однако все же был феодально зависим, поскольку, как и его хозяин, Захар Раскудряк, проживал в раничевской вотчине. Но торговый приказчик – это не холоп, купец за всем не уследит – тут и самому думать приходится: что, кому да за сколько продать. Да еще б и заманить в лавку. Хорошо тому, у кого просто рядок – прилавок – весь товар издалека виден. А в лавку-то ты еще покупателя зазови попробуй!
Вот и стояли приказчики с раннего утра, кричали, связки юные надрывая:
– А вот сукно доброе, немецкое, а вот аксамит, парча, байберек узорчатый, налетай, пока не скупили!
– Замки,
– Сабли востры, копья втульчатые, мечи харалужные!
Ну в последнем случае, конечно, кричали меньше – больше на заказ работали.
Иван, прежде чем говорить с Савватием, все про него у Захара за разговором вызнал. Посидели на Ирину-Рассадницу, песен попели, пива-браги выпили – Иван все с интересом на Агафью, Захарову старшую дочку, посматривал – та кувшины да закуски с поклонами гостю дорогому носила. Ничего девица – красива, строга, серьезна – хорошая из ней жена дл Проньки получится. Вот только отдаст ли Захар дочь за военного слугу? А это уж пускай сам Прошка решает, как свой статус повысить, сам пусть и с тестем будущим сговаривается, родителей-то нет, больше некому, разве что вот, Ивану Петровичу, боярину-батюшке. Ну наверное, к осени, к свадьбам, ближе и обратится парень. Пока же у Ивана о другом голова болела. Выпив, как бы меж делом, о Савве-приказчике завел разговор, дескать, разумен ли, изворотлив, храбр? Да как с Захаром себя ведет, с покупателями, с девками, да можно ли ему важное дело доверить – все Раничева интересовало, не просто так шел на беседу, готовился.
– Савва-то? – Захар почесал рыжеватую бороду. – Врать не буду, недавно он у меня – да ты знаешь. И двух лет не прошло.
Иван улыбнулся:
– И за такое время можно было присмотреться.
– Можно… – исподволь глянул на гостя Захар. Чувствовал – не зря тот спрашивает, ой, не зря!
В общем, выяснилось, что Савва вполне умен и торговые дела ведет, как надо. На рядке появился позапрошлой осенью, прямо к Захару и подошел, попросился в люди.
– Да сам припомни, к тебе ведь тогда с парнем и приходили… А, не к тебе, к боярыне твоей, ты в отъезде был. Так боярыня Евдокия, прежде чем рядную запись писать, с дотошностию великой расспрашивала, видать, не очень-то ей и нужен был в вотчине беглый. Но, в общем, сладили.
– А ты-то с чего решил залетного взять?
– Так как же! – Захар усмехнулся. – У меня ж, сам знаешь, все девки, дочери – их ни в лавку, ни к рядку не поставишь. Помощник нужен! А тут как раз этот… Возьми, говорит, торговать, дяденька, я, мол, много чего умею. И ведь не обманул – и счет знает, и цены, и как деньги московские в гроши немецкие перевести. И у меня торгует, и, что случись, Хевронию в лавке помогает.
– Понятно, – кивнул Иван. – Ценный кадр оказался.
– Да ведь еще вышло так, что вроде как я его от обители Ферапонтовой сманил.
– Да ну? – Раничев удивился. – И как же так получилось?
– Парень-то в послушники шел, а рядок случайно увидел. Дай, подумал, зайду – постриг-то принять никогда не поздно.
– Рассудительный малый… Выходит, шел в монахи, а вышел в торговцы?
– Выходит, так.
– А где он живет? На твоем подворье?
– Где ж еще-то? Скромен, но за себя постоять может, на дочку мою заглядывается, не на старшую, та уж серьезна больно,
– Да у тебя все дочки такие, Захар! Наливай-ка, за них и выпьем.
Выпили – вкусна, забориста бражица, на ржаных сухарях, на медку, на чернике сушеной настоянная.
– Так, выходит, глянется тебе приказчик?
– Хороший парень.
– Слушай, Захар, а ты, часом, не зятя себе выращиваешь?
Раскудряк расхохотался:
– Об том еще говорить рано. Год-другой – пускай поработает, себя покажет, а уж там поглядим… если других женихов не будет.
– Вообще ж, конечно, лучше б тебе самостоятельного жениха найти, – улыбнулся Иван. – Или этого поскорей в деле проверить.
– Ага. – Захар покусал ус. – Вон ты куда, боярин-батюшка, клонишь! Чего удумал – не спрашиваю, захочешь – и сам расскажешь.
– Верно, дело одно замыслил, для княжества важное, – негромко ответил Раничев. – Оттого прибыток великий всем нам может статься. А можно и голову сложить.
– А у тебя, не гневись, господине, все дела такие!
Иван притворно вздохнул:
– Так не у одного меня.
– Ехать куда придется?
– Далече, в немецкие земли.
– Вон что! Понимаю, зачем Савватий понадобился – немецкую речь ведает, то так.
– Отпустишь?
– Савватий ж оброчник твой!
– Понимаешь, не хочу приказывать.
Захар молча кивнул:
– Так позвать парня-то?
– Нет. Лучше завтра в лавку зайду.
Домой Раничев вернулся поздно. Бросив поводья слугам, спешился, окинул хозяйским глазом освещаемый яркой луною двор – везде чистота, порядок. Амбар с утра чинили да на бане меняли венцы – ни одной щепочки не валялось, все подметено, чисто. Иван улыбнулся: супружница за хозяйством следила! И все же – свой глаз, есть свой глаз. Как и пристало именитому вотчиннику, Раничев неспешно прошелся по пустому двору, заглянул и на заднедворье: увидав навозную кучу, поморщился – почему раньше, до сева, на поле не вывезли? Не успели или забыли? Неладно.
Покачав головой, Иван направился обратно к хоромам. Поднявшись на крыльцо, осторожно толкнул дверь… и услыхал музыку. Тихую, льющуюся откуда-то издалека. Ага – сверху, из светлицы.
Иван улыбнулся, стараясь не топать сапогами, поднялся по лестнице, застыл на пороге: интересная открылась картина. На небольшом, придвинутом к окну светлицы столе стоял обтянутый бордовым бархатом патефон производства завода имени Молотова. Напротив, на короткой скамеечке, спиной к двери, подперев голову рукою, сидела Евдокся. Поскрипывая, крутилась пластинка – оркестр Глена Миллера играл «Серенаду лунного света». В тему!
Блестящие темно-русые волосы струились по телогрее, закрывая почти всю спину. Боярыня – несмотря на негласный запрет церкви – волосы подстригала, ведала – длинная коса девичья краса не очень-то супругу нравится, тот предпочитал прически посовременнее, и Евдокся хорошо знала – какие.
– Люба моя. – Подойдя на цыпочках, Иван обнял супругу за плечи. – Чего не спишь-то?
– Тебя жду. – Боярыня шмыгнула носом. – Песни вот, слушаю.
– А что такая грустная?
– Да так…
Раничев сел рядом, погладил жену по плечу.