Последняя гимназия
Шрифт:
— Да, да в городе… А письма?.. Письма он вам пишет?
— Пишет!..
— Так чем же в таком случае объяснять; вчера привозят вам письмо — сегодня уже выходит газета? И потом я удивляюсь вам, Константин Александрович! — повернулась немка к Костецу. — Я удивляюсь вам, как вы, беря письма от Ионина, не просмотрели их…
— Ну, знаете!? — развел руками Костец. — Подсматривать чужие письма… это… это я не могу…
— И вовсе не чужие, а письма своих воспитанников… И потом в такое время всё допустимо… А ты, что ждешь? — крикнула она на Сашку, стоявшего в дверях. — Я газету отдам Виктору Николаевичу… Можешь идти…
Происшедшее
Сашка, несмотря на неудачу, начал готовить второй номер "Бунтаря"… На этот раз на него сильно нажимал, редакторско-издательский комитет, в котором заседало полтора десятка новоиспеченных шкидцев-журналистов. Вообще во все дела Сашка привлекал "широкую общественность". Но на этот раз "общественность" оказалась палкой о двух концах: комитет потребовал, чтобы тон газеты был смягчен. Сашка спорил, убеждая, что приспосабливаться стыдно и нечестно, говорил о целях и задачах, но комитет был непоколебим, и редактору пришлось подчиниться…
Второй номер "Бунтаря" вышел семнадцатого августа. Размер и внешность газеты сохранились, но содержанке было мирно-делового, либерального, так сказать, характера. Комитет просмотром газеты остался доволен, хотя многие всё-таки возражали против карикатуры, изображавшей письмо "от Ионина", от которого во все стороны, с криком "бомба", убегали халдеи. Ничего более крамольного в стенновке не было, и поэтому поручили Касатке отнести ее на просмотр Викниксору.
Касатка вернулся быстро, даже очень быстро, и без газеты.
— Порвал! — крикнул он, ворвавшись на чердак. — Даже и читать не стал… "Вон"! говорит… "Мне, говорит, газеты этих огрызков не надо…"
— Ого-го!..
— Так-таки и порвал?
— Так и порвал… А меня выгнал…
— А ты что?..
— Как что?.. Удрал скорей!.. Сердитый… Комитетчики огорченно вздохнули и разошлись.
На чердаке остались Сашка, Андреев и Химик.
Через день в школе из рук в руки передавали маленькие листовки, озаглавленные "Бунтарь" № 3. В передовой сообщалось:
"Товарищи читатели…
"Газета "Бунтарь" после неоднократных конфискаций переходит на нелегальное положение. Впредь газета уже не будет стенной, а по отпечатании будет выдаваться на руки корреспондентам групп, от которых желающие могут получить для чтения… [6]
"… Не давайте газеты воспитателям или, если даёте, то только не иначе, как чем-нибудь заручившись (только не их честным словом!..)
"Соблюдайте строжайшую осторожность и следите чтобы газета не была отнята…
"Желающие писать в газету, передавайте материал групповым корреспондентам".
6
С подлинного.
Глава восемнадцатая
Иошка с Кубышкой уже две недели жили в городе, в Шкиде. Им не приходилось здесь таскать кирпичи, до упаду работать на дворе, препираться поминутно с халдеями и, может быть, поэтому вначале было как-то скучно. Да и сама Шкида, оставленная на лето, выглядела не очень весело. Ветер безбоязненно входил в открытые окна, шевелил оборвавшимися плакатами и, грустно вздохнув, пропадал. На лестнице, в зале, в классах грудами лежал мусор, который новый дворник Степан, сменивший ушедшего Мевтахудына, имел обыкновение не выметать вон, а распихивать по темным и неприметным углам.
Два раза в неделю отпиралась канцелярия, куда для дежурств приходила Неонила Афиногеновна, делопроизводительница, и два шкидца с нетерпением поджидали эту старушку, которая всегда с увлечением рассказывала смешные истории из институтской жизни.
Потом о пребывании в городе Иошки и Кубышки узнал преподаватель математики, дядя Миша. Узнал он также, что ребята готовятся к экзаменам, приехал к ним, изругал, что ему не сказали об этом раньше, и принялся с ними заниматься, или "натаскивать", по его собственному выражению.
Дядя Миша, кажется, был единственным халдеем, которого любили и уважали все шкидцы…
Он не был, правда, первоклассным ученым, как Викниксор.
Он был просто человеком добрым и отзывчивым, хотя и не без странностей. Так, он прямо огранически не мог видеть никакой ошибки в вычислениях. Когда ученик путался, дядя Миша хватался за голову, топал ногами, рвал волосы, не раз доходя при этом до серьезного членовредительства.
Так, например, было с Адмиралом. Адмиралу долго объяснялось, что "перед подкоренным количеством, выведенным из-под корня, ставится плюс или минус"; Адмирал слушал, внимательно качал головой, говорил: "понимаю", — и сделал как раз ту ошибку, от которой так настойчиво его предупреждали. Дядя Миша не вынес. Он хлопнул себя по большому лбу и выдрал клок волос. От боли он отрезвел; взглянул на вырванные, зажатые в кулак волосы и торжественно опустил их на адмиральскую парту:
— Чувствуй!..
И Адмирал "чувствовал"; чтобы загладить свою вину, он весь остаток урока считал вырванные волосинки и наконец сказал:
— Пятьдесят четыре!
— Чего пятьдесят четыре? — удивился дядя Миша, уже позабывший про Адмирала.
— Вы вырвали у себя пятьдесят четыре волоса, — бодро отрапортовал Адмирал.
Класс злорадно захихикал, расхохотался и дядя Миша:
— Считать ты умеешь, я за это тебе в субботу плюс прибавлю!..
Таков был дядя Миша…
В этот день было очень жарко и душно с самого утра. Кубышка стоял у доски и, обливаясь потом, царапал по ней какую-то буквенную околесицу, а дядя Миша петухом прыгал возле него, брызгал слюной и тряс кулаками:
— Ну… ну… дальше что?.. Что дальше?.. что-то?.. Что такое?.. Это зачем?.. Зач-чем это, я спрашиваю?.. И Кубышка, как и все шкидцы, давно привыкший к африканскому темпераменту своего учителя, не обращал на него внимания и, продолжая писать, стер неудавшееся выражение. Дядя Миша вскипел окончательно: борода и волосы его взлохматились, и в изъеденной туберкулезом груди заклокотало.
— Посставь!.. Посставь ее на место!.. О-о-о!.. Что он делает, что он делает?… Чь-то? — взвизгнул он. — Оп-пять?.. Оп-пять!.. Зарезал!.. Без ножа зарезал!.. Что, что, что? С-садись, с-садись на место!.. Кол!.. Кол с минусом!.. Нуль!.. Нуль в степени плюс-минус бесконечность!.. Ионин… Иди, покажи, ему, как надо решать…