Последняя гимназия

Ольховский Павел

Сашка переночевал эту ночь у матери и тоже с утра спешил в техникум — узнать, принят он или нет. Он пришел туда раньше Иошки, пришел, когда списки только вывешивались. Списки окружила толпа, все кричали, волновались, толкались, толкался и Сашка, забыв привычную вежливость и протискиваясь вперед к спискам, чтобы найти свою фамилию. Его близорукие глаза шарили по листу, торопливо бегали вверх — вниз, налево — направо, но фамилии не было.

— Не принят!..

Он поискал Иошкину фамилию,

но тоже не нашел.

— Не принят!

Он вышел на улицу и присел на ступеньки крыльца. Кругом проходили люди. Проходили, разговаривали. Сашка сидел в уголке, подняв воротник, надвинув кепку, и думал.

Сашка думал и, странное дело, не о том, как быть дальше а о том, что делал бы он, если бы его приняли. Он представил, что вначале пойдет в канцелярию и узнает, где общежитие, потом отправится в общежитие и попросит помещение, попросит жратвы, потом подаст заявление в стипендиальную комиссию, потом…

За спиной хлопнула дверь и на плечо опустилась рука. Сашка вздрогнул.

— Поздравляю! — мрачно пробурчал Иошка: — Тебе повезло.

— Факт! усмехнулся Сашка. — Подвезло здорово…

Иошка снял руку с плеча и удивленно посмотрел на приятеля.

— Что ты, очумел? Радоваться, дура, надо, что приняли.

— Кого?

— Тебя! — крикнул Иошка.

Оба замолчали. Сашка таращил глаза и шевелил ртом: говорить он не мог.

— Ах вот что! — понял наконец Иошка. — Ты по слепоте своей фамилии не рассмотрел…. Ах, Сашка. Сашка. Сова безглазая… Бить тебя некому!..

Иошка схватил его за руку и потащил обратно в техникум.

— Смотри! — палец лег и пополз под словами: "Список принятых на третий курс". — Видишь?.. Теперь смотри здесь! — палец скользнул вниз и пополз под Сашкиной фамилией: — Видишь?..

— Теперь вижу! — улыбнулся Сашка. Он пробовал сохранить серьезность, но широкая, радостная улыбка раздирала рот. Улыбнулся и хмурый Иошка.

— Поздравляю!

А когда Иошка, простившись, ушел, Сашка отправился в канцелярию узнавать, где общежитие.

3

Иошка шел вперед. Шел с одной мыслью: что делать?

Прежде всего хотелось есть, потом надо найти какую-нибудь квартиру. Ни родных, ни знакомых у него не было, и оставалось идти в Губоно. Просить.

В Губоно он прождал почти два часа, пока его приняли. Приняли холодно, с каким-то насмешливым вниманием. Выслушали для проформы, потому что ещё с утра звонил и всё сообщил по телефону Викниксор. Выслушав, написали коротенькую записочку в дефективный детдом на Выборгской стороне.

Иошка пошел опять. Со вчерашнего дня он ничего не ел; денег у него не было, была только одна копейка, медная полустертая монета, которую он нашел по дороге. Не хватало второй, чтобы купить полфунта хлеба. Иошка шел, присматриваясь к земле:

"Если нашел копейку, почему не найти другую?" — рассуждал он.

В детдом он пришел уже вечером. В другое время ему и понравилось бы это низкое, похожее на усадьбу здание, стоящее в глубине густого и красивого сада; понравились бы дорожки, клумбы, беседки, — но Иошке нестерпимо хотелось есть. Он прошел к дверям и даже не поглядел на клумбу, где покачивались под дождем яркие головки астр.

Внутри всё напоминало Шкиду. Низкий темный коридор и запах уборной и карболовки, и тот же шум и беготня, и то же бренчанье расстроенного рояльца. И даже ребята, так похожие на шкидцев, начинали, как принято, скапливаться около вошедшего.

— Где у вас тут халдеи? — спросил Иошка.

— Кто-о?…

— Халдеи… Ну, воспитатели…

— Ишь, чорт! — послышался чей-то восхищенный голос. — Подкусывает как… халдеи!

К Иошке протискался маленький солидно-нахмуренный шкетик и взял его за руку.

— Пойдем… Сведу…

Иошка хотел было спросить у него "пошамать", но шкетик открыл дверь, и они очутились в небольшой светлой комнате, в которой шкидец с ужасом узнал кабинет психо-физиологического и антропологического обследования. За столом сидел упитанный краснолицый мужчина, которому шкетик солидно доложил:

— Новичок!

Иошка показал бумажку. Краснолицый взглянул на новоприбывшего и взял перо. Фамилия? Имя?

Отчество?

Родители?

Сколько лет?

Откуда прибыл?

Где родился?

Потом измерял иошкин череп, лицо, грудь, рост, дыхание, силу, руки, ноги, туловище. Слушал пульс, велел бегать по комнате рысью и вприпрыжку, и опять измерял.

— Слушайте! — не выдержал Иошка: — нельзя ли это всё потом?… Я не ел со вчерашнего дня.

Краснолицый уставился на Иошку и, что-то сообразив, начал ворошить на столе бумаги; потом пошел из комнаты.

На столе остались лежать бутерброды с сыром.

Когда дверь за краснолицым закрылась, Иошка поглядел на бутерброды и проглотил кислую слюну.

"Пошамаем" — подумал он.

Прошло несколько минут. Резко распахнулась дверь и в комнату влетел краснолицый. Первый взгляд — на бутерброды, потом на Иошку.

— Опыт я ставил! — процедил краснолицый, со злостью спихивая бутерброды в стол. — По педологии… Украдешь ты чего-нибудь или нет?..

Иошка вспыхнул…

— Ты мне, во-первых, не тычь: я тебе не Иван Ильич.

— Что-о-о? — вытянулся краснолицый. — Что ты сказал, шпана несчастная, повтори?…

— Я прошу не издеваться, — закричал Иошка. — Я голоден, понимаете вы это, учёные, чёрт вас побери всех, с вашей педологией!..