Последняя камелия
Шрифт:
Как-то утром в начале октября я согласилась разрешить детям после завтрака послушать радио. Когда передача закончилась, я встала:
– Вот и все, дети. Мистер Бердсли сегодня утром делает в гостиной небольшой ремонт, так что вам пора отправляться в детскую.
Когда дети отправились наверх, хлопнула входная дверь и к нам ворвался мистер Хэмфри.
– Я только что из города, – сказал он, тяжело дыша, и протянул закапанную дождем газету. – Взгляните!
Заголовок гласил: НЕМЕЦКИЕ БОМБАРДИРОВЩИКИ БОМБЯТ ЛОНДОН. ЕСТЬ РАЗРУШЕНИЯ.
– О господи! – воскликнула миссис Диллоуэй и стала обмахивать лицо.
– А
– Пока нет, – сказал мистер Хэмфри. – Я уже был у мистера Бердсли. Он сейчас звонит в Лондон.
Мы бросились в кладовую дворецкого, где за конторкой сидел мистер Бердсли.
– Есть какие-нибудь известия от его светлости? – спросила миссис Диллоуэй; я даже предположить не могла, что ее голос может так дрожать.
– Боюсь, что нет, – ответил дворецкий. – Телефонная линия не работает. Нам всем придется подождать. – Он полез под стол и достал графин. – И помолиться.
Мистер Бердсли остался сторожить телефон, ожидая новостей из Лондона. Поскольку в это утро пришли маляры, миссис Диллоуэй попросила меня проверить, как продвигается их работа. Мне было интересно, как будут смотреться стены, перекрашенные в другой цвет. Последнее решение предполагало сделать их изумрудно-зелеными, что мне очень понравилось.
– Извините, – сказала я человеку в гостиной, сидевшему в кресле лорда Ливингстона спиной ко мне, он положил ноги на диван. Как возмутительно! Мистер Бердсли был прав. Рабочие совсем разленились. Их нанимаешь выполнить работу, а они только и ждут, чтобы плюхнуться в удобное кресло и отведать разносолов со шведского стола. – Сейчас же уберите ноги с мебели!
Человек в кресле обернулся. Десмонд!
– Добрейшего тебе утра, – проговорил он, вставая.
– Десмонд! – воскликнула я, бросаясь к нему. Он обнял меня и крепко прижал к себе.
– Я так по тебе соскучился, – шепнул он мне на ухо.
Я отпрянула назад, чтобы посмотреть на него.
– Почему ты не писал? Почему не звонил?
– Не мог, – ответил он. – Я участвовал в операции. Наша миссия заняла гораздо больше времени, чем ожидалось. Всякая связь была запрещена.
– Ладно, – сказала я. – Так и быть, я тебя прощаю.
– Иди сюда, – позвал он, снова привлекая меня к себе. – Не могу описать, как я по тебе соскучился.
Глава 24. Эддисон
– Мы прочесали все поместье, но никого не нашли, – сказал появившийся на пороге полисмен. – Вы уверены, что видели кого-то постороннего?
Я кивнула.
– Думаю, да. Извините, что вы зря потратили время. – Я не могла себе представить такого же внимания со стороны нью-йоркской полиции.
– Не зря. Если хотите, я могу посидеть перед домом, пока не наступит рассвет и вы не успокоитесь.
Я глубоко вздохнула:
– Да, было бы хорошо. Спасибо.
Меня утешало, что у входа в поместье стоит полицейский автомобиль, и все же я не могла уснуть, зная, что Шон где-то рядом. Я кожей ощущала его присутствие, это черное пятно моего прошлого.
– Ну, как, побудете здесь одна, мисс? – спросил полисмен утром. Он зевнул. – Если хотите, я могу прислать кого-нибудь из дневной смены, чтобы проведал вас позднее.
– Спасибо за предложение, – сказала я, заметив тени под его глазами, – но не стоит беспокоиться. Сегодня муж возвращается из Лондона.
– Что ж, ладно. И все же запирайте двери.
– Спасибо, – еще раз поблагодарила я, задвигая за ним засов.
Я подошла к своей сумочке, лежащей на столе. Мэйв из полицейского участка в тот вечер, когда Шон напал на меня, дала мне конверт, но я тогда была слишком утомлена, чтобы вскрыть его.
– Вот, посмотрите, я кое-что нашла, – сказала она тогда, – для другого вашего расследования.
Я открыла конверт и вытащила лежавшие там листы – фотокопии показаний, данных официанткой местного кафе в 1942 году по делу об исчезновении ее подруги и коллеги по работе Терезы Мюллер. К материалам была прикреплена записка: «Еще одна девушка, пропавшая в сороковых. Может быть, есть какая-то связь? Удачи вам!»
Я открыла гербарий и пролистала все страницы, проверяя, не совпадет ли дата исчезновения, 25 июня 1940 года, с числами в альбоме. Нет, ничего не получилось. Может быть, мое предчувствие оказалось совершенно безосновательным? Исчезновения девушек могли быть совсем не связаны между собой и с леди Анной.
Я просмотрела показания и уже почти отчаялась что-то найти, когда в конце второй страницы вдруг заметила имя лорда Ливингстона.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАНКИНС: Вы сказали, что в день исчезновения мисс Мюллер ждала лорда Ливингстона.
СЬЮ ГИЛМОР: Да, сэр. В тот день он пришел пообедать. Я помню это, потому что Тереза попросила меня заменить ее, пока она бегала подкрасить губы.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАНКИНС: У вас не было ощущения, что они, мисс Мюллер и лорд Ливингстон, были знакомы и раньше и это не связно с кафе?
СЬЮ ГИЛМОР: Я знаю, что она хотела этого, но не уверена, встречались ли они когда-нибудь, если вы понимаете, что я имею в виду. Тереза говорила, что ей хотелось бы поехать с ним в Лондон. Она всегда была несколько легкомысленной и говорила не совсем подобающие вещи.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАНКИНС: Он приглашал ее поехать с ним в Лондон?
СЬЮ ГИЛМОР: Я ничего такого не знала, сэр. В тот день он ушел рано. Жаловался на головную боль. Насколько я знаю, она могла с ним поехать. Но мне ничего не говорила.
Я подняла голову. Значит, связь есть. Но почему нет записи в альбоме? Почему день ее исчезновения не был отмечен? Я закусила губу и вдруг поняла. Конечно! Тереза Мюллер исчезла после смерти леди Анны. Леди Анны уже не было в живых, чтобы добавить ее к своему списку и пополнить досье. Она подозревала мужа? Или кого-то другого? Кто-то захотел заткнуть ей рот, поняв, что она подобралась слишком близко к истине?
Я засунула листы обратно в конверт и отправилась к столу в гостиной, где Рекс оставил светокопии планов поместья. Я вытащила из ящика блокнотик бумаги для заметок с клейким краем и записала шесть числовых кодов из альбома, которые как будто содержали даты, и сравнила их с датами похищения девушек. Мое сердце заколотилось. К плану с нынешним состоянием сада я приложила бумажки с кодами из альбома. Когда я отступила на шаг, у меня захватило дыхание: бумажки на карте сложились в окружность. Боже, а что, если несчастные женщины похоронены там?