Последняя любовь Екатерины Великой
Шрифт:
– Я слышал, она переживала после его смерти сильно?
– Очень, едва совсем от дел не ушла. Девять месяцев слезы каждодневно лила.
– Любила?
– Любила, да не только как любовника, но и как сына, воспитанника. Это запомнить надо. Наша матушка всегда воспитывать любила, а своего сына не дали, вот она то за внуков бралась, то за фаворитов. Кто из побывавших «в случае» был умней, те далеко пошли. Вон светлейший и по сей день в фаворе, потому что учился. И Ланской тоже был бы в фаворе, если б смерть не прибрала. А Корсаков глупцом оказался, себя выше
Ты, Платон Александрович, вот что запомни: государыня сама даст столько, что и просить будешь – не выпросишь. Ничего не проси, напротив, вроде даже скромно отказывайся. В рот смотри, когда говорит, делай вид, что учишься, а лучше и впрямь учись, у нее есть чему. Хотя с возрастом не столь резва стала. И еще все про любовь свою тверди, но не страсть, а любовь. Словно бы очарован ею и только ласки и ждешь.
Сумеешь, получишь столько, что и не снилось. У нее разные в спальне бывали, были и такие, что любили, вон светлейший, Григорий Орлов да Саша Ланской. А были и те, кто только пользовались. Но то раньше было, ныне угомонилась несколько государыня, после Ланского сильно сдала. Сейчас ей угодить куда легче. Пользуйся, другого случая не будет.
– Да как пользоваться, если к ней не подступиться! И Мамонов при ней.
Нарышкина долгим взглядом посмотрела на Зубова. Тот понял это по-своему:
– Анна Николаевна, помогите, в долгу не останусь! Век благодарным буду!
– Ладно, ладно, верю. Скажи Салтыкову, чтоб тебя отправили сопровождать нас в Царское, когда послезавтра поедем. А там я уж на тебя внимание обращу.
– Глаз не сводит! А хорош, ей-богу, такого давно не видывала! – Нарышкина словно перешептывалась с Анной Протасовой, но шепталась столь громко, что обратила на себя внимание Екатерины:
– Да о ком вы?
Обе притворно опустили глаза, потом Протасова вздохнула:
– Кавалергард молодой, Ваше Величество, так взглядом и ест.
Государыня откровенно уставилась на давнюю подругу, она никогда не видывала, чтобы некрасивую чернявую Анну Протасову кто-то ел глазами даже в молодости, а уж теперь, когда кожа стала желтой, а черты лица и вовсе повисли, и подавно. На такое стоило посмотреть.
– Кто? Где? На тебя?
– Да нет, душечка, на тебя, – шепнула почти на ухо Нарышкина.
– На меня? – с натяжкой рассмеялась Екатерина, борясь с желанием выглянуть в окно кареты.
– Ну не на Захара же! Вон, вон он! Крас-савец! – снова вздохнула Нарышкина, мечтательно закатив глаза и прикладывая руку к тому месту, где полагалось быть сердцу.
Екатерина глянула. Ротмистр был действительно неправдоподобно красив. Он не отличался богатырским телосложением, зато был строен и ловок. Но главное, черты лица – столь совершенного творения Господа Екатерина не встречала! Даже издали его лицо оставляло неизгладимое впечатление. Невольно подумав: «Создал же Господь такую красоту!» – Екатерина отшатнулась в глубь кареты, чтобы молодой человек не заметил этого разглядывания.
Не получилось, потому что сам Зубов неотрывно глазел именно на окна кареты, почти не глядя на дорогу. Заметив, что на него обратили внимание, он поклонился, насколько позволяла ситуация. Императрица досадливо поморщилась:
– Вот из-за тебя некрасиво вышло, точно я его разглядывала!
– А почему бы нет? Этакого красавца грех не разглядеть. Давай подзовем поближе, я тоже хочу глянуть. – И повторила мысль Екатерины: – Создал же Господь этакую красоту!
Не успела государыня возразить, как высунувшаяся из кареты Протасова уже махала ручкой Зубову, подзывая его.
– Мы верно ли едем, господин полковник?
– Едем мы верно, да только я не полковник, позвольте заметить, сударыня.
– Ах, это неважно! Я никогда не разбиралась в воинских званиях! – При таком замечании Перекусихина не удержалась, чтобы не улыбнуться, уж кто-кто, а Протасова все знала наизусть. – А скоро ли мы будем в Царском?
Нелепый вопрос для тех, кто выезжал в Царское Село каждый год и знал дорогу на память. Но он был задан, и Зубов поспешил ответить:
– Довольно скоро. Надеюсь, вас не утомила дорога?
– Нет, нисколько, особенно если вы будете ехать рядом и нас развлекать. Верно, Ваше Величество?
Екатерине поневоле тоже пришлось высунуться хоть чуть из-за занавески, за которой она пряталась, и встретиться глазами с ротмистром. Она не стала прикидываться, что не знает воинских различий или дороги, усмехнулась:
– Господин ротмистр, надеюсь, простит Анну Николаевну, ей просто скучно ехать молча, а наше общество уже надоело.
Красивые глаза молодца говорили, что он готов простить что угодно, даже если бы ради развлечения дам его вздернули на дыбе. Откровенно восхищенный взгляд Зубова несколько смутил Екатерину. А Протасова уже затрещала:
– Я готова искупить свою вину. Ваше Величество, позвольте мне пригласить – как вы сказали, ротмистра? – на обед. Сегодня же.
Кажется, молодой человек страшно смутился. Это смущение очень понравилось государыне, а еще больше то, что он так и не сводил почти влюбленного взгляда с нее самой. Неужели Аннет права и мальчик без ума от стареющей императрицы? Верилось с трудом. Но легче всего обмануть того, кто желает быть обманутым. Екатерина очень этого желала, потому уже через четверть часа такой беседы была уверена, что у Зубова сверхчувствительная душа и она задела у этой души струны.
Ротмистр был приглашен на обед.
«БОЛЬНОЙ ЗУБ»
Занятый исключительно своими мыслями и переживаниями, Мамонов проглядел самое важное для себя – у Екатерины появился новый фаворит. Вернее, официальным фаворитом еще не стал, но весьма крупными шагами к тому продвигался. Будь Александр Матвеевич чуть поумней или выдержанней, он просто немного подождал, был бы отставлен по-хорошему, облагодетельствован и смог бы делать то, что заблагорассудится. Но нервы бедолаги оказались настолько взвинчены постоянными напоминаниями Дарьи о необходимости избавиться от опеки любой ценой, что он сорвался.