Последняя любовь Казановы
Шрифт:
– Назовите мне прежде имя вашего духа, чтобы я могла воспользоваться его помощью, или лучше скажите мне клятву Ордена.
– Я не смею, и вы знаете почему.
– Мой дорогой Казанова, я вас умоляю. Я буду вам за это бесконечно признательна, всегда, начиная с этой ночи…
Двое шарлатанов довольно долго переговаривались в таком же духе. Причем это делалось так серьезно, словно они служили мессу. Разом позабыв не только о Робеспьере, но и о де Дроги, Полине и мадам де Фонсколомб, они, похоже, были озабочены лишь предстоящей ночью любви, подробности которой им доставляло удовольствие обсуждать в присутствии зрителей.
На следующий день де Дроги получил приказ выезжать в столицу. В замке он больше не появился. Артиллерийские залпы и атаки кавалерии, к которой он вскоре должен был присоединиться,
Однако не только он вышел из этой авантюры с потерей, Казанова также потерял – ровно десять лет, которых он лишился той ночью, трижды пожиная лавры победителя, вновь зазеленевшие под ласками и поцелуями его прекрасной сообщницы.
Вскоре настала очередь Евы покинуть замок. За это время она совершенно очаровала мадам де Фонсколомб. Однако старая дама даже не пыталась удерживать красавицу, мудро рассудив, что такая уж у той судьба: куда бы ни забрасывала ее жизнь, окружающие будут неизбежно подпадать под волшебное обаяние прекрасной шарлатанки. За этот ее талант старая дама вознаградила Еву векселем на тысячу флоринов, который та должна была представить ее банкиру в Вене. Явившаяся в Дукс в надежде вытянуть у Казановы три сотни флоринов, которые, кстати, приятель дать ей не смог, красавица теперь могла снова отправиться в путь с легким сердцем и головой, гудящей от мыслей о предстоящих новых победах. Прежде всего она вернулась в Теплице, куда было всего полчаса езды, и, поскольку ей не терпелось поскорее извлечь прибыль из своей тысячи или проиграть ее – уж как повезет, – она даже не вспомнила о том, что каждое новое дело требует предварительного прохождения через Юпитер и Меркурий.
Казанова же за это приключение был вознагражден решительной неприязнью со стороны Полины. Рассудив, что это чувство свидетельствует об интересе и придает ему значимость, которой он до сих пор был лишен в ее глазах, Джакомо счел себя весьма продвинувшимся на пути завоевания сердца молодой женщины. Находиться в нем на правах врага значило, по его мнению, быть на пути к успеху.
Тем временем Полина продолжала избегать библиотекаря и всякий раз, когда встречала Казанову, упорно выказывала ему враждебность. Но проделывала она это с излишним рвением, и такое чрезмерное пренебрежение убеждало Казанову в том, что он не столь уж и презираем.
При этом неугомонная Полина нашла для себя новое развлечение, касавшееся бедной Туанетты.
После того как целую неделю Тонка помогала отцу подрезать заросли самшита, росшие в парке, Шреттер перевел ее в замок и поручил натирать паркет в больших залах, которые открывали лишь время от времени.
Тонке постоянно поручали самую грубую работу, и она не пыталась увильнуть от своей повинности, что, по понятиям работающих на кухне бездельников, было дополнительным доказательством ее неполноценности. Странно то, что никому из этих мужланов не пришло в голову воспользоваться ее вопиющей наивностью. Навряд ли эти люди руководствовались в своих действиях жалостью или излишней щепетильностью. Они, без сомнения, ставили себя гораздо выше этой дурочки, и их тщеславие не позволяло им смотреть на нее как на женщину.
Полина же Демаре, как и следовало ожидать, заинтересовалась бедной одноглазкой. Хотя она и старалась изгнать из своего сердца всякую любовь к ближнему, – особенно это касалось кюре и прочих лицемеров, – ее ум и здравый смысл по-прежнему восставали против несправедливости, и участь несчастной девушки ее очень взволновала.
Полина дала Шреттеру двадцать флоринов за то, чтобы иметь бедняжку в своем услужении. Чистенько одела ее в одно из своих платьев, выдала новый чепец, почти неношеную пару туфель. Вырядившись так, Тонка обрела вид чуть ли не девицы благородного происхождения.
Старая дама шутила по этому поводу, что Полина отныне выглядит как герцогиня. Джакомо никак не отреагировал на этот поступок, а поскольку он теперь видел Полину исключительно в сопровождении злополучной Туанетты, то поначалу принял решение избегать ее, поскольку опасался, как бы девушка не выдала себя какими-нибудь проявлениями нежности и наружу не выплыла постыдная история их отношений. Однако по одной из тех непостижимых причин, которые исходят не из рассудка, а скорее из сердца и души, дурочка Туанон даже не заикалась о своем секрете. Убедившись в этом, Казанова снова принялся ухаживать за Полиной. И однако его сердило присутствие маленькой компаньонки, которую Полина наняла и постоянно держала при себе, наверняка для того, чтобы избавить себя от его приставаний.
Из опасения, что когда-нибудь она все-таки выдаст их тайну, Тонка стала отныне для Джакомо нежелательной персоной, одним из препятствий на его пути к достижению новой цели. Желание, которое он испытывал к Полине, сделало бедную девочку как бы невидимой для старого ловеласа. Так на протяжении всей его жизни, каждая новая страсть, как правило, убивала в нем малейший интерес к той или иной молодой красавице, о которой он еще накануне думал, что будет обожать ее вечно.
– Думаю, несмотря на возраст, вы вполне могли бы мне нравиться, мсье, поскольку вашего живого ума вполне достаточно, чтобы заставить меня забыть об этих морщинах и гадких коричневых пятнах, украшающих ваш лоб. Я могла бы простить эти бесстыжие очки, которые вы нацепили, чтобы рассматривать мою грудь тем же манером, каким вы погружаете свой нос в молитвенник. Я могла бы забавляться вашим неимоверным самомнением вплоть до того, что стала бы относиться к этому снисходительно. Проще говоря, я могла бы с охотой начать играть в ваши игры, чего вы, собственно говоря, так упорно добиваетесь, тем более что для меня это сущий пустяк. Я могла бы позволить вам пользоваться моим расположением достаточно долго и постаралась бы доставить вам все возможные наслаждения с единственной целью заставить вас после страдать оттого, что меня уже нет рядом с вами. Но чего я не могу вам простить, так это того, что вы так корыстолюбиво прожили свою жизнь, постоянно кланяясь и униженно протягивая за золотом руку к тиранам или их лакеям, – говорила Полина, в то время как Казанова, стоя на одном колене, любовно сжимал ее руки и покрывал их поцелуями. Туанетта присутствовала при этой галантной беседе, и, если даже и не понимала смысла произносимого, то язык жестов и мимика лиц были для нее совершенно очевидны. Но она ничем не выдавала боль, которую, без сомнения, испытывала. Казанова же об этом вовсе не думал. С некоторых пор он целиком полагался на полное, как он считал, слабоумие девушки.
Опытный развратник так увлекся, что не заметил мадам де Фонсколомб, вошедшую в кабинет, где разыгрывалась эта трогательная сцена.
Впрочем, увиденное вовсе не удивило старую даму и она по-прежнему продолжала выказывать в отношении шевалье удивительную благожелательность. Более того, разобравшись в ситуации, она строго осудила поведение Полины. Ей не понравилось кокетство, которое она заметила в этой девице, приписывающей себе добродетель, свойственную разве что спартанкам. К тому же она считала, что дело здесь не только в непоследовательности, но и в обычном лицемерии. И мадам де Фонсколомб в очередной раз приняла сторону соблазнителя против соблазняемой, с ходу заявив:
– Зато мсье Казанова, да и другие люди его породы никогда не грабят ближних, кроме как за столом для игры в карты, причем это происходит с согласия противника, в то время как ваши санкюлоты, отправляя своих врагов на эшафот, заставляют их таким образом расставаться не только со своим богатством, но и с жизнью.
– Методы и решения правосудия, мадам, могут, действительно, показаться более жестокими, чем те приемы, которыми пользуются хитрость и надувательство.
– Но Господь не для того создал мир, чтобы в нем устанавливали справедливость, утопая в крови, а королей – не для того, чтобы их убивали…