Последняя любовь Казановы
Шрифт:
При ближайшем рассмотрении неизвестной науке птицей оказался аббат Дюбуа, и Шреттер, так же решительно настроенный в улаживании этого дела, как и предыдущего, уже награждал его частыми пинками и тумаками.
Из жалобных криков одного и брани другого Казанова разобрал, что Шреттеру удалось застать врасплох аббата, подглядывавшего за тем, как они с Тонкой исполняли извечное повеление природы. Причем, вовлеченный вопреки его воле в непристойные действия, неблагоразумный Дюбуа предавался в то же время как неким собственным манипуляциям, так и энергичной молитве. Шреттер был не из тех, кто выпускает из рук попавшуюся добычу, поэтому он закончил
Возраст и в особенности характер аббата не позволили ему достойно ответить на аргументы возмущенного Шреттера, и посему несчастный духовник мадам де Фонсколомб был вынужден покорно сносить побои этой грубой скотины.
Чувство долга заставило Джакомо броситься на помощь безответному сопернику Онана, преступление которого заслуживало наказания лишь в виде смеха. Стремительным и благородным движением он втиснулся между двумя противниками, в то время как Туанетта, вскрикнув от изумления, разразилась бурными слезами. Ей было нестерпимо стыдно встретить здесь того, кого она считала своим благодетелем и чуть ли не отцом.
Поскольку из уха и носа Дюбуа текла кровь, Казанове пришлось одолжить ему платок. Больше всего бедного аббата беспокоило, что о нем подумают в замке, увидя его до такой степени избитое и распухшее лицо.
– Скажете, что какие-то бродяги напали на вас и попытались ограбить.
– Думаете, мне поверят?
– Я засвидетельствую, что видел все и спас вас, и, если понадобится, поклянусь на Библии.
– Скажите им так, прошу вас, только, умоляю, не клянитесь!
– Непременно поклянусь, – повторил свое обещание Казанова, – поскольку ложь, как и правда, не терпит компромиссов.
– Лжесвидетельствовать на Библии – смертный грех.
– Это касается только моей совести, святой отец.
– Это касается вашего спасения.
– Спасение стоит на втором месте после моей совести, а совесть, как вам известно, стоит после моих удовольствий.
– Вы богохульствуете!
– Я? А чем же тогда занимались сейчас вы в тех зарослях?
– Не будем больше говорить об этом!
– Согласен! Но, чтобы доказать вам мое уважение и дружбу, обещаю, что в тот вечер, когда мадмуазель Демаре ляжет в мою постель, я оставлю для вас местечко в своем шкафу.
– Избавьте меня от ваших насмешек, мсье, даже если я их и заслужил!
– Мадам де Фонсколомб назначила вас судьей в любовном состязании между мной и мадмуазель Демаре. А ведь судье положено следить за испытанием от начала до конца для того, чтобы всегда быть уверенным, что противники проявляют стойкость и лояльность по отношению друг к другу.
– Я вновь умоляю вас, мсье Казанова, прекратить ваши насмешки.
– Какие насмешки, святой отец! Подумайте сами – сидеть в шкафу! Сначала вы окажетесь в шкафу, а после собственными руками коронуете победителя – не лавровым венком, конечно, а потихоньку, так, как вы любите это делать. Если же вы из скромности затрудняетесь взяться за эту роль, можете быть спокойны, о нашем маленьком уговоре никто не узнает.
– Ваш серьезный и уверенный тон заставляет меня поверить, что вы говорите искренне, мсье, – озадаченно произнес аббат; непристойное предложение Казановы, разумеется, не смогло оставить его равнодушным.
Увидев, как у Дюбуа загорелись глаза, Джакомо не смог удержаться,
– Я дам вам возможность заработать это место в шкафу, – пояснил он.
– Что я должен сделать? – поинтересовался падре, для которого эта проделка внезапно стала представляться наиболее важным делом в мире, а вожделенный шкаф в его глазах обрел притягательность рая.
– В спектакле, который я хочу вам предложить, отсутствует режиссер, и эту роль я предлагаю вам.
Озадаченный вид Дюбуа яснее всяких слов говорил о том, что почтенный кюре из Вожирара никогда не бывал за кулисами театров и совсем не представляет тамошних обычаев. Но Казанова тут же вызвался быть его наставником, лишь бы все происходило так, как он задумал, и с фантазией, что так было ему свойственно.
– Главная задача режиссера, – доверительно сообщил он, – помочь актерам исполнить свои роли с наибольшим блеском. Если по мизансцене необходимо, чтобы исполнители сидели, режиссер должен раздобыть стулья или кресла. Если они должны ужинать, режиссер накрывает на стол. Если автор драмы требует, чтобы героиня принимала любовника в своей постели, то режиссер обязан его туда привести и, коли необходимо, немного подтолкнуть к алькову. Без этого, мой дорогой отче, возможно, не будет никакой постели и уж наверняка – никакого шкафа.
Аббат ничего не ответил на последнее замечание, но Казанова прекрасно видел, что тот просто сгорал от желания услышать продолжение.
– Допустим, – снова начал коварный шевалье, – нашей дражайшей Полине не понравится комедия или, по крайней мере, то, что она задумана в несколько разнузданном жанре, кстати, единственном, в каком я чувствую себя порой настоящим мастером!..
Со всем этим служитель культа с самым серьезным видом согласился: да, это совершенно ясно, мадмуазель Демаре скорее предпочла бы церемонную торжественность трагедии или кровавое великолепие какой-нибудь эпопеи, чем очаровательную легкость галантного жанра.
– И тем не менее нам необходимо сделать так, чтобы наша дива все же исполнила со мной на пару финальный дуэт, – продолжил свою мысль Казанова, – ибо история, в которой отсутствует развязка, это уже совсем не история, и публике смотреть на такое ничуть не интересно.
Публика, о которой шла речь (в лице нескромного аббата), снова с готовностью со всем согласилась. Причем с таким пылом, что Джакомо едва удержался от смеха. Отныне он мог быть абсолютно уверенным в том, что Дюбуа поддержит любые ею намерения и собственной, хотя и освященной, но твердой и решительной рукой подтолкнет Демаре прямо к алькову, где и должен будет разыграться последний акт этой комедии.
Дюбуа не покидал своей комнаты до самого вечера, по-видимому, находя неприличным демонстрировать дамам свое безобразно распухшее лицо. Казанова, как и обещал, засвидетельствовал, что на святого отца в замковом парке напали какие-то пьяницы, которые там бродили, поскольку ворота в этот день были плохо затворены. Мадам де Фонсколомб сделала вид, что поверила в эти россказни, но сделала она это так, чтобы все поняли, что она притворяется. И тут же сообщила Казанове, впрочем, нисколько этим его не удивив, что на протяжении всего их совместного путешествия милейшего Дюбуа с завидным постоянством таким же точно образом отделывают практически во всех странах, где они побывали.