Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

2-го но­яб­ря у вас был [от] с ва­шим сы­ном [но­вость (...) дос­та­вил<а> боль­шое удо­воль­ст­вие. Он ска­зал вам ] [по­сле од­но­го] вслед­ст­вие од­но­го раз­го­во­ра <...>ешен, [что, моя же­на <опа­са<ет­ся>] ано­ним­ное пись­мо [<.....> что она от это­го те­ря­ет го­ло­ву ] <......> на­нес­ти ре­ши­тель­ный удар <......> <со>став­лен­ное ва­ми и <......> <эк­зем> - пля­ра [ано<ним­но­го> пись­ма)] <.....> бы­ли ра­зо­сла­ны <......> бы­ло сфаб­ри­ко­ва­но с <......>[150].

Ко­неч­но, при из­вест­ной до­ли во­об­ра­же­ния и со­от­вет­ст­вую­щем же­ла­нии мож­но из об­рыв­ков слов - « ...став­лен­ное ва­ми и ... пля­ра ... бы­ли ра­зо­сла­ны» - вы­вес­ти фра­зу «Ано­ним­ное

пись­мо бы­ло со­став­ле­но ва­ми...», но до­ве­рять это­му по­строе­нию бы­ло бы не­ра­зум­но. Нель­зя ут­вер­ждать, что Пуш­кин в сво­ем пись­ме об­ви­нял Гек­кер­на в со­став­ле­нии ано­ним­ки.

Ка­за­лось бы ка­кая раз­ни­ца - об­ви­нял или нет? Ведь в пись­ме к Бен­кен­дор­фу он пря­мо го­во­рит, что ано­ним­ка ис­хо­ди­ла от Гек­кер­на. Но мы ви­дим, что до­ку­мен­ты име­ли раз­ное на­зна­че­ние, а зна­чит и текст в них дол­жен был отличать­ся.

По­эт пи­шет:

Я по­лу­чил три эк­зем­п­ля­ра из де­сят­ка, ко­то­рый был ра­зо­слан. Это пись­мо... бы­ло сфаб­ри­ко­ва­но с та­кой не­ос­то­рож­но­стью, что с пер­во­го же взгля­да я на­пал на сле­ды ав­то­ра. Я боль­ше не бес­по­ко­ил­ся об этом, я был уве­рен, что най­ду не­год­ни­ка. В са­мом де­ле, по­сле ме­нее чем трех­днев­ных ро­зы­сков я знал по­ло­жи­тель­но, как мне по­сту­пить[151].

В от­ли­чие от пись­ма к Бен­кен­дор­фу здесь точ­но ука­зы­ва­ет­ся ко­ли­че­ст­во ра­зо­слан­ных па­ск­ви­лей, а вот об­ви­не­ние с пе­ре­чис­ле­ни­ем кон­крет­ных улик - «по ви­ду бу­ма­ги, по сло­гу пись­ма, по то­му, как оно бы­ло со­став­ле­но» - опу­ще­но. Вме­сто не­го по­яв­ля­ет­ся об­щее рас­су­ж­де­ние, что ано­ним­ка сфаб­ри­ко­ва­на «с та­кой не­ос­то­рож­но­стью». А с ка­кой - ни сло­ва?! Ес­ли бы Пуш­кин стре­мил­ся к ус­та­нов­ле­нию ис­ти­ны, то дол­жен был опи­сать эту са­мую «не­ос­то­рож­ность» ше­фу жан­дар­мов, а Гек­кер­ну из­ло­жить кон­крет­ные пре­тен­зии - пусть объ­яс­ня­ет­ся. Он же по­сту­пил как раз на­обо­рот, да­вая по­нять про­тив­ни­ку, что с лег­кость поль­зу­ет­ся его же ору­жи­ем:

Ес­ли ди­пло­ма­тия есть лишь ис­кус­ст­во уз­на­вать о том, что де­ла­ет­ся у дру­гих, и рас­страи­вать их на­ме­ре­ния, то вы долж­ны от­дать мне спра­вед­ли­вость, при­знав, что бы­ли по­бе­ж­де­ны по всем пунк­там.

Те­перь я под­хо­жу к це­ли мое­го пись­ма. Быть мо­жет, вы же­лае­те знать, что по­ме­ша­ло мне до сих пор обес­чес­тить вас в гла­зах дво­ров на­ше­го и ва­ше­го. Так я ска­жу вам это.

Я, как ви­ди­те, добр, про­сто­ду­шен... но серд­це мое чув­ст­ви­тель­но... По­един­ка мне уже не­дос­та­точ­но... нет, и ка­ков бы ни был его ис­ход, я не поч­ту се­бя дос­та­точ­но ото­мщен­ным ни смер­тью ва­ше­го сы­на, ни его же­нить­бой, ко­то­рая со­всем име­ла бы вид за­бав­ной шут­ки (что, впро­чем, ме­ня ни­ма­ло не сму­ща­ет), ни на­ко­нец пись­мом, ко­то­рое я имею честь вам пи­сать и спи­сок с ко­то­ро­го со­хра­няю для мое­го лич­но­го упот­реб­ле­ния. Я хо­чу, что­бы вы да­ли се­бе труд са­мо­му най­ти ос­но­ва­ния, ко­то­рые бы­ли бы дос­та­точ­ны для то­го, что­бы по­бу­дить ме­ня не плю­нуть вам в ли­цо и что­бы унич­то­жить са­мый след это­го под­ло­го де­ла, из ко­то­ро­го мне лег­ко бу­дет со­ста­вить от­лич­ную гла­ву в мо­ей ис­то­рии ро­го­нос­цев. Имею честь быть, ба­рон, ва­шим ни­жай­шим и по­кор­ней­шим слу­гою А. Пуш­кин (фр.)[152].

Вот та­кое стран­ное пись­мо, цель ко­то­ро­го до­не­сти про­тив­ни­ку, что по­един­ка уже не дос­та­точ­но. Не под­хо­дит ни смерть, ни же­нить­ба, ни лю­бое изви­не­ние. Че­го же хо­чет по­эт?

Впро­чем, за­гад­ки тут не бы­ло. По­эт не слу­чай­но об­ро­нил фра­зу о бес­чес­тии «в гла­зах дво­ров на­ше­го и ва­ше­го». Ко­неч­но, страш­нее смер­ти для по­слан­ни­ка - вы­сыл­ка из стра­ны, скан­даль­ное за­вер­ше­ние карь­е­ры ди­пло­ма­та. Пушкин за­го­нял Гек­кер­нов в угол, ос­тав­ляя им един­ст­вен­ный вы­ход - доб­ро­воль­но по­ки­нуть Рос­сию, не до­жи­да­ясь раз­ви­тия кон­флик­та. В сло­жив­ших­ся ус­ло­ви­ях это был един­ст­вен­ный при­ем­ле­мый для по­эта ва­ри­ант. Драть­ся с Дан­те­сом он не мог, а на­хо­ж­де­ние его ря­дом

ста­но­ви­лось не­вы­но­си­мым.

Но по­че­му Пуш­кин, не до­жи­да­ясь от­ве­та про­тив­ни­ка, ре­шил сра­зу осу­ще­ст­вить свою уг­ро­зу и на­пи­сал на них, на са­мом де­ле, до­нос ше­фу жан­дар­мов. «Пись­мо, ад­ре­со­ван­ное Бен­кен­дор­фу, Пуш­кин при­го­то­вил, что­бы его дос­та­ви­ли по на­зна­че­нию по­сле по­един­ка» - пи­шет Аб­ра­мо­вич, пы­та­ясь объ­яс­нить по­ве­де­ние по­эта. Ло­ги­ка за­щи­ты про­ста: от­прав­ля­ясь на ян­вар­скую ду­эль, по­эт взял с со­бой ко­пию пись­ма к Гек­кер­ну и по­про­сил се­кун­дан­та Дан­за­са восполь­зо­вать­ся им при не­бла­го­при­ят­ном ис­хо­де по­един­ка. В но­яб­ре же это мог­ло быть пись­мо к Бен­кен­дор­фу. По­че­му не к Гек­кер­ну? По­то­му что, до­нос то­гда вы­гля­дел бы обыч­ным до­но­сом, а не по­смерт­ным по­сла­ни­ем по­том­кам, свое­об­раз­ным ак­том вос­ста­нов­ле­ния спра­вед­ли­во­сти.

Увы, ни на ка­кую ду­эль Пуш­кин не со­би­рал­ся - так и на­пи­сал Гек­кер­ну: «По­един­ка мне уже не­дос­та­точ­но». А ко­гда со­брал­ся, то взял с со­бой пись­мо к Гек­кер­ну и не слу­чай­но, но об этом чуть поз­же.

Что­бы по­нять по­ве­де­ние по­эта, на­до ис­хо­дить из си­туа­ции, в ко­то­рой он ока­зал­ся. Она бы­ла уни­каль­ной. На­чав­шие­ся сва­деб­ные при­го­тов­ле­ния де­ла­ли ду­эль не­воз­мож­ной. Та­кой по­сту­пок со сто­ро­ны се­мьи не­вес­ты не­со­мнен­но вы­звал бы осу­ж­де­ние в об­ще­ст­ве. На­пи­сав им­пуль­сив­ное пись­мо Гек­кер­ну, Пуш­кин в пол­ной ме­ре осоз­нал это. Но ему сроч­но нуж­но бы­ло что-то про­ти­во­пос­та­вить «сказ­ке» о ры­цар­ском по­ве­де­нии Дан­те­са - слух столь же бес­смыс­лен­ный и по­ра­жаю­щий во­об­ра­же­ние, за­став­ляю­щий Гек­кер­нов бе­жать из стра­ны. Ано­ним­ка, си­фи­лис - все это бы­ло, как нель­зя, кста­ти.

Бо­лее то­го, в сво­ем стрем­ле­нии обо­ст­рить си­туа­цию по­эт, ве­ро­ят­но, уже то­гда до­шел до край­но­сти. По­сле ду­эли Гек­керн пи­сал Вер­стол­ку о по­лу­чен­ном им пись­ме сле­дую­щее:

са­мые пре­зрен­ные эпи­те­ты бы­ли в нем да­ны мо­ему сы­ну... доб­рое имя его дос­той­ной ма­те­ри, дав­но умер­шей, бы­ло по­пра­но.

Име­лась в ви­ду фра­за: «вы оте­че­ски свод­ни­ча­ли ва­ше­му не­за­кон­норожденно­му или так на­зы­вае­мо­му сы­ну», ко­то­рая на са­мом де­ле име­ла несколь­ко иной вид, по­сколь­ку про­чи­тав пись­мо, Ни­ко­лай I на­пи­сал се­ст­ре 4 фев­ра­ля 1837 г.:

Пуш­кин ... ос­кор­бил сво­его про­тив­ни­ка столь не­дос­той­ным об­ра­зом, что ни­ка­кой иной ис­ход де­ла был не­воз­мо­жен».

Алек­сандр Тру­бец­кой знал о со­дер­жа­нии бран­но­го пись­ма Пуш­ки­на со слов Дан­те­са и вспо­ми­нал, что по­эт

на­пи­сал Гек­кер­ну ру­га­тель­ное пись­мо, в ко­то­ром вы­став­лял его свод­ни­ком сво­его вы…ка[153].

По мне­нию Скрын­ни­ко­ва, ото­слав пись­мо Гек­кер­ну 25 ян­ва­ря, Пуш­кин из­го­то­вил две ко­пии, в ко­то­рых смяг­чил вы­ра­же­ния. Они то – су­деб­ная ко­пия и ав­то­граф Дан­за­са – лег­ли в ос­но­ву со­вре­мен­но­го ре­кон­ст­руи­ро­ван­но­го тек­ста, где сло­во, при­ня­тое изо­бра­жать мно­го­то­чи­ем, ус­ту­пи­ло ме­сто впол­не ли­те­ра­тур­но­му - «не­за­ко­но­ро­ж­ден­ный».

Мож­но, ко­неч­но, го­во­рить, что «в ос­корб­ле­нии ма­те­ри Жор­жа Дан­те­са был по­ви­нен не столь­ко Пуш­кин, сколь­ко са­ми Гек­кер­ны. Это они при­ду­ма­ли фан­та­сти­че­скую ро­до­слов­ную по­ру­чи­ку, буд­то бы ро­див­ше­му­ся от вне­брач­ной свя­зи его ма­те­ри с гол­ланд­ским ко­ро­лем»[154]. Но как это оп­рав­ды­ва­ет ру­гань по­эта!? Сде­лав за­ме­ну, Пуш­кин и сам вы­ра­зил от­но­ше­ние к ней.

Ко­неч­но, «Изо­щрен­ный ди­пло­мат, ба­рон Гек­керн за­ста­вил выс­шее об­ще­ст­во по­ве­рить этой не­бы­ли­це, по­зо­рив­шей ни в чем не по­вин­ную ба­ро­нес­су Дантес как жен­щи­ну со­мни­тель­но­го по­ве­де­ния и мать уб­люд­ка»[155]. По­то­му и за­ста­вил, что не гнал­ся за прав­до­по­до­би­ем. Лю­ди ве­рят в «сказ­ки», а по­эт хо­тел вер­нуть их в дей­ст­ви­тель­ность, раз­ру­шить фее­ри­че­ский «миф», изо­бли­чить не­че­ст­ную иг­ру, не пред­ла­гая вза­мен ни­че­го бо­лее ска­зоч­но­го.