Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

Дур­ной тон этих по­сла­ний не за­слу­жи­вал бы вни­ма­ния, но са­ма мысль о по­пра­нии на­род­но­го ду­ха бы­ла близ­ка и по­нят­на Жу­ков­ско­му, и он вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем, что­бы по­го­во­рить с им­пе­рат­ри­цей о судь­бе по­эта и его се­мьи, а за од­но по­ка­зал ей па­ск­виль на Пуш­ки­на и ее му­жа, как сви­де­тель­ст­во «ино­стран­ных» влия­ний.

Но от­ку­да он взял этот «ди­плом»? Был ли это под­лин­ник или ко­пия? Из­вест­ны два со­хра­нив­ших­ся эк­зем­п­ля­ра ано­ним­ки: один, по­лу­чен­ный гра­фом Ви­ель­гор­ским, до 1917 го­да хра­нил­ся в сек­рет­ном до­сье III от­де­ле­ния, дру­гой - еще рань­ше, око­ло 1910 г., не­из­вест­но кем был дос­тав­лен в му­зей при Алек­сан­д­ров­ском ли­цее. Оба те­перь хра­нят­ся в Пуш­кин­ском до­ме. Вряд ли, Жу­ков­ский по­нес им­пе­рат­ри­це копию, имея воз­мож­ность по­ка­зать под­лин­ник, взяв его у са­мо­го Ви­ель­гор­ско­го, с ко­то­рым на­хо­дил­ся

в са­мых близ­ких, дру­же­ских от­но­ше­ни­ях. С это­го эк­зем­п­ля­ра, ве­ро­ят­но, за­тем и со­став­ля­лись ко­пии па­ск­ви­ля, ко­то­рые дру­зья по­эта по­ме­ща­ли в ру­ко­пис­ные сбор­нич­ки, по­свя­щен­ные ги­бе­ли по­эта, но сам до­ку­мент, ду­ма­ет­ся, не дол­го на­хо­дил­ся в сво­бод­ном об­ра­ще­нии и бы­ст­ро по­пал в ру­ки ище­ек Бен­кен­дор­фа.

Ку­да бо­лее ин­те­рес­на судь­ба вто­ро­го эк­зем­п­ля­ра. Как он по­пал в Цар­ско­сель­ский ли­цей, по­че­му, имен­но, ту­да – в за­ве­де­ние, тес­но свя­зан­ное с царским дво­ром? И как ока­зал­ся без кон­вер­та – ведь это очень важ­но знать, по­сколь­ку на кон­вер­те ука­зы­ва­лось имя адресата, а, зна­чит, по­яв­ля­лась воз­мож­ность про­сле­дить за ее передви­же­нием? Вы­хо­дит, кто-то не хо­тел это­го, а, возможно, кон­вер­та про­сто не су­ще­ст­во­ва­ло…

Как это мог­ло слу­чить­ся? Из­вест­но, что все эк­зем­п­ля­ры па­ск­ви­ля уже на тре­тий день их по­яв­ле­ния, на­хо­ди­лись у по­эта. И да­же, ес­ли пред­по­ло­жить, что еще один из них «за­те­рял­ся», как это слу­чи­лось с эк­зем­п­ля­ром Ви­ель­гор­ско­го, то ка­кой путь он дол­жен был про­де­лать, что­бы де­ся­ти­ле­тия­ми пу­те­ше­ст­вуя по гос­ти­ным и са­ло­нам, ос­та­вать­ся не­за­ме­чен­ным? А с дру­гой сто­ро­ны, по­сле от­кро­ве­ний Жу­ков­ско­го, Пуш­кин, идя на встре­чу с ца­рем, раз­ве не должен был взять с со­бой ди­плом, хо­тя бы в до­ка­за­тель­ст­во сво­ей пра­во­ты? Ина­че, как раз­ви­вал­ся бы их раз­го­вор, как мог царь обе­щать по­эту за­щи­ту от зло­сло­вия, не ви­дя документального его подтверждения, а глав­ное – на ос­но­ва­нии че­го он на­зна­чал пра­ви­тель­ст­вен­ное рас­сле­до­ва­ние? Де­мон­ст­ри­руя па­ск­виль, по­эт мог не по­ка­зы­вать кон­верт, ко­то­рый, в дан­ном слу­чае, ни­ка­кой ро­ли не иг­рал и был ос­тав­лен им до­ма. Между тем, рас­сле­до­ва­ние, ед­ва на­чав­шись, тут же за­хлеб­ну­лось? Ано­ним­ка еще до ян­вар­ских со­бы­тий вер­ну­лась к Ни­ко­лаю и осе­ла в его лич­ном ар­хи­ве, а со вре­ме­нем бы­ла ин­ког­ни­то пе­ре­да­на цар­ской семь­ей в му­зей: по­след­ний рус­ский са­мо­дер­жец ис­пы­ты­вал осо­бен­ные, по­ка­ян­ные чув­ст­ва за деяния вен­це­нос­ных пред­ков.

Впро­чем, это все­го лишь ги­по­те­за[168], ко­то­рая, од­на­ко ж, ни­чуть не бес­по­мощ­ней мыс­ли, что Пуш­кин на­прав­лял­ся к ца­рю за од­ним «уте­ше­ни­ем» - ус­лы­шать из уст ца­ря, что «ре­пу­та­ция На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны безу­преч­на в его гла­зах и в мне­нии об­ще­ст­ва»[169]. И уж во­все ка­жет­ся фан­та­сти­че­ским, что­бы Пуш­кин, пе­ре­да­вая ди­плом Ни­ко­лаю, не рас­ска­зал о сво­их по­доз­ре­ни­ях.

Дру­гое де­ло, как он это сде­лал? Мож­но час­тич­но со­гла­сить­ся с мне­ни­ем, «что имя Гек­кер­на на ау­ди­ен­ции 23 но­яб­ря не бы­ло на­зва­но Пуш­ки­ным - об­ви­не­ние без до­ка­за­тельств бы­ло бы не­со­вмес­ти­мо с пра­ви­ла­ми чес­ти».[170] И все же пра­виль­нее ска­зать, что имя по­слан­ни­ка все же про­зву­ча­ло, но по­эт не стал пря­мо на­зы­вать Гек­кер­на ав­то­ром ано­ним­ки, а вы­стро­ил пе­ред ца­рем ряд фак­тов, ко­то­рые са­ми на­тал­ки­ва­ли на эту мысль. Су­ще­ст­во­ва­ло же пись­мо к Бен­кен­дор­фу, где го­во­ри­лось: «я убе­дил­ся, что ано­ним­ное пись­мо ис­хо­ди­ло от г-на Гек­кер­на, о чем счи­таю сво­им дол­гом до­ве­сти до све­де­ния пра­ви­тель­ст­ва и об­ще­ст­ва». Но од­но де­ло – пи­сать пись­мо, а дру­гое – объ­яс­нять­ся с ца­рем. Ведь ему не ска­жешь: «я не мо­гу и не хо­чу пред­став­лять ко­му то ни бы­ло до­ка­за­тельств то­го, что ут­вер­ждаю» - вдруг оби­дит­ся! На­до пред­став­лять до­ка­за­тель­ст­ва, а где их взять? С дру­гой сто­ро­ны, в раз­го­во­ре мож­но обой­тись на­ме­ком или во­вре­мя сде­лать пау­зу, что­бы за­ро­дить в со­бе­сед­ни­ке нуж­ную те­бе мысль. Имен­но, по­это­му по­эт не ото­слал пись­мо к Бен­кен­дор­фу, со­дер­жа­щее яв­ные на­тяж­ки, а по­то­му – бес­по­мощ­ное, и охот­но со­гла­сил­ся на пред­ло­же­ние Жу­ков­ско­го встре­тить­ся с ца­рем.

Ко­неч­но, о встре­че Дан­те­са и На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны у По­ле­ти­ки Пуш­кин умол­чал, за­то рас­ска­зал о на­стой­чи­вом уха­жи­ва­нии Дан­те­са, «на­шеп­ты­ва­ни­ях» Гек­кер­на, не­ожи­дан­ном по­яв­ле­нии па­ск­ви­ля и по­соль­ской бу­ма­ге. Не с его ли слов, Ни­ко­лай I, как бы оп­рав­ды­вая по­ве­де­ние по­эта, пи­сал бра­ту – ве­ли­ко­му кня­зю Ми­хаи­лу Пав­ло­ви­чу 3 фев­ра­ля 1837 г.:

од­но по­ри­ца­ние по­ве­де­ния Гек­ке­ре­на спра­вед­ли­во

и за­слу­жен­но; он точ­но вел се­бя, как гнус­ная ка­на­лья. Сам свод­ни­чал Дан­те­су в от­сут­ст­вие Пуш­ки­на, уго­ва­ри­вал же­ну его от­дать­ся Дан­те­су, ко­то­рый буд­то к ней уми­рал лю­бо­вью, и все это то­гда от­кры­лось, ко­гда по­сле пер­во­го вы­зо­ва на ду­эль Дан­те­са Пуш­ки­ным, Дан­тес вдруг по­сва­тал­ся к се­ст­ре Пуш­ки­ной; то­гда же­на Пуш­ки­на от­кры­ла му­жу всю гнус­ность по­ве­де­ния обо­их, быв во всем со­вер­шен­но не­вин­на. Так как се­ст­ра ее точ­но лю­би­ла Дан­те­са, то Пуш­кин то­гда же и от­ка­зал­ся от ду­эли. Но долж­но ему бы­ло при том и ос­та­вать­ся, че­го не вы­тер­пел. Дан­тес - под су­дом… и, ка­жет­ся, ка­на­лья Гек­ке­рен от­сю­да вы­бу­дет.[171]

Ще­го­лев за­ме­тил, «что Ни­ко­лай пи­сал свое пись­мо, как буд­то имея пе­ред свои­ми гла­за­ми пись­мо Пуш­ки­на к Гек­ке­ре­ну от 26 ян­ва­ря. «Вы го­во­ри­ли, что он уми­ра­ет от люб­ви к ней, вы ей бор­мо­та­ли «от­дай­те мне мое­го сы­на»» — в пись­ме Пуш­ки­на…»[172]. Но ведь эта фра­за пе­ре­ко­че­ва­ла из пись­ма от 21 но­яб­ря, а, зна­чит, долж­на бы­ла прозву­чать на ау­ди­ен­ции?!

И еще заметим, как точ­но царь из­ла­га­ет по­сле­до­ва­тель­ность со­бы­тий! От­ку­да ему знать, что На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на от­кры­лась му­жу – ведь, имен­но, эта фра­за – «муж (…) со­вер­шен­но ес­те­ст­вен­но де­ла­ет­ся по­ве­рен­ным сво­ей же­ны» - бы­ла опу­ще­на по­этом в ре­дак­ции от 26 ян­ва­ря, а пись­мо Вя­зем­ско­го к ве­ли­ко­му кня­зю, в ко­то­ром пря­мо го­во­ри­лось об объ­яс­не­нии суп­ру­гов, еще не бы­ло напи­са­но? И на ка­ком ос­но­ва­нии Ни­ко­лай ут­вер­жда­ет, что Ека­те­ри­на точ­но лю­би­ла Дан­те­са, а по­то­му Пуш­кин от­ка­зал­ся от ду­эли, как не со слов са­мо­го по­эта?

Кро­ме то­го, в от­ли­чие от мно­гих сви­де­те­лей, в том чис­ле и дру­зей Пуш­ки­на, Ни­ко­лай ре­ши­тель­но не свя­зы­вал вы­зов на ду­эль с по­яв­ле­ни­ем ано­ним­ки. Он про­сто не замечал ее. Для не­го она бы­ла лишь кос­вен­ной при­чи­ной, ско­рее до­сад­ным не­до­ра­зу­ме­ни­ем, бо­лее за­де­ваю­щим его соб­ст­вен­ную честь, чем дос­то­ин­ст­во по­эта. В дру­гом пись­ме, на­пи­сан­ном, бу­к­валь­но, вслед, 4 фев­ра­ля, се­ст­ре - ве­ли­кой гер­цо­ги­не Ма­рии Пав­лов­не – Ни­ко­лай спо­кой­но ут­вер­ждал, что по­эта убил «нек­то»,

чья ви­на бы­ла в том, что он, в чис­ле мно­гих дру­гих, на­хо­дил же­ну Пуш­ки­на пре­крас­ной, при том что она не бы­ла ре­ши­тель­но ни в чем ви­но­ва­та. Пуш­кин был дру­го­го мнения…[173].

Та­кая уве­рен­ность мог­ла ис­хо­дить лишь от че­ло­ве­ка хо­ро­шо зна­ко­мо­го с об­стоя­тель­ст­ва­ми де­ла. А то, что это бы­ло, имен­но, так, не вы­зы­ва­ет ни­ка­ко­го со­мне­ния, по­сколь­ку сам по­эт пе­ред смер­тью го­во­рил Е.Н. Врев­ской, что ца­рю

из­вест­но все мое де­ло[174].

Пуш­кин по­ка­зал ано­ним­ку как сви­де­тель­ст­во на­па­док на не­го, а во­все не для об­ви­не­ния Гек­кер­нов - по­то­му царь и не счи­тал ее при­чи­ной ду­эли. Прав­да, Ни­ко­лай имел, мяг­ко го­во­ря, свое­об­раз­ный взгляд на ве­щи и все без­бож­но уп­ро­стил. Про­чи­тав текст па­ск­ви­ля с на­ме­ком на соб­ст­вен­ную пер­со­ну, он охот­но «раз­вил» мысль по­эта, что все не­при­ят­но­сти ис­хо­дят от по­слан­ни­ка (ведь ни­кто иной, как Гек­керн, со­об­щал бра­ту им­пе­рат­ри­цы - ни­дер­ланд­ско­му ко­ро­лю - об ин­тим­ных при­клю­че­ни­ях са­мо­го Ни­ко­лая) и обе­щал ра­зо­брать­ся с этим. Так у Пуш­ки­на поя­ви­лась на­де­ж­да, что его план сра­бо­та­ет: царь вы­шлет из стра­ны их об­ще­го про­тив­ни­ка, а вслед за ним и Дан­те­са, или, во вся­ком слу­чае, не бу­дет из­лиш­не строг, ес­ли по­эт сам раз­бе­рет­ся с ни­ми.

Думается, по­го­во­ри­ли они и об «Ис­то­рии Пет­ра», о ма­те­ри­аль­ных труд­но­стях по­эта, но, ве­ро­ят­но, вскользь – «Ра­бо­та­ешь?
– Ра­бо­таю.
– Тя­же­ло? – Тяжело. Вот еще и па­ск­ви­лян­ты по­коя не да­ют». Уточнять не стали: слиш­ком раз­ны­ми бы­ли те­мы - лич­ное и го­су­дар­ст­вен­ное - од­но ме­ша­ло дру­го­му. И все же Ни­ко­лай I по­обе­щал Пуш­ки­ну обес­пе­чить бу­ду­щее его де­тей. Об этом по­эт опять же рас­ска­зы­вал Е.Н. Врев­ской:

им­пе­ра­тор …обе­щал взять их под свое по­кро­ви­тель­ст­во[175].

А вза­мен, как бы под­во­дя итог их «за­ду­шев­ной» бе­се­де, взял с по­эта сло­во

боль­ше не драть­ся ни под ка­ким пред­ло­гом[176].

Пуш­кин обе­щал.

Раз­би­рать­ся в под­лин­ных мо­ти­вах по­ве­де­ния по­эта - за­да­ча не­бла­го­дар­ная. Во-пер­вых, тру­до­ем­кая, во-вто­рых ус­пе­ха не су­ля­щая - боль­шин­ст­ву не по­нра­вит­ся, по­ка­жет­ся че­рес­чур за­мы­сло­ва­то. Го­раз­до яс­нее вы­гля­дит мысль о рев­ни­вой мес­ти, о не­обуз­дан­ной стра­сти Пуш­ки­на и коз­нях вра­га. Не важно, что по­ве­де­ние ве­ли­ко­го че­ло­ве­ка при этом выглядит ба­наль­ным и глу­пым?! Ведь это так по­этич­но быть стра­ст­ным и бе­зум­ным!