Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

Ко­неч­но, барь­ер был от­ме­чен не пла­ща­ми, а ши­не­ля­ми. Об этом пи­сал Данзас, то же под­твер­ждал и Ар­ши­ак:

Так как глу­бо­кий снег мог ме­шать про­тив­ни­кам, то на­доб­но бы­ло очи­стить ме­сто на два­дцать ша­гов рас­стоя­ния, по обо­им кон­цам ко­то­ро­го они бы­ли по­став­ле­ны. Барь­ер оз­на­чи­ли дву­мя ши­не­ля­ми; ка­ж­дый из про­тив­ни­ков взял по пис­то­ле­ту[621].

В по­ка­за­ни­ях се­кун­дан­тов не го­во­рить­ся и о том, что в на­ру­ше­ние пра­вил ду­эли Дан­тес топ­тал снег, а Пуш­кин, си­дя, то­ро­пил его. Ин­те­рес­ная кар­ти­на по­лу­ча­лась у Жу­ков­ско­го! Поч­ти анек­до­ти­че­ская. Ду­ма­ет­ся, про­тив­ни­ки все же стоя­ли в сто­ро­не, ожи­дая, ко­гда се­кун­дан­ты про­бьют тро­пу. Не

ис­клю­че­но, что Дан­тес, ра­зо­гре­ва­ясь, топ­тал­ся на сво­ей сто­ро­не барь­е­ра. По­эт мог сесть в суг­роб, но во­все не для то­го, что­бы де­мон­ст­ра­тив­но на­блю­дать за чу­жой ра­бо­той. Ка­жет­ся, он впал в со­стоя­ние хо­лод­ной не­воз­му­ти­мо­сти, ко­то­рое от­ме­чал у не­го в ми­ну­ты опас­но­сти Лип­ран­ди. Жу­ков­ский не знал, как опи­сать это пуш­кин­ское оце­пе­не­ние и при­бег­нул к ро­ман­ти­че­ско­му штам­пу, изо­бра­жав­ше­му ге­роя пе­ред бит­вой в пре­дель­ной фи­ло­соф­ской за­дум­чи­во­сти.

Впро­чем, не толь­ко он, но и А.Ам­мо­сов, под­го­тав­ли­вая вос­по­ми­на­ния Дан­за­са к пуб­ли­ка­ции, бел­лет­ри­зи­ро­вал их, щед­ро ос­на­щая ли­те­ра­тур­ны­ми штам­па­ми. Че­го сто­ит ре­мар­ка: «Все бы­ло кон­че­но»! Или опи­са­ние ми­зан­сце­ны: «Про­тив­ни­ков по­ста­ви­ли, по­да­ли им пис­то­ле­ты, и по сиг­на­лу, ко­то­рый сде­лал Дан­зас, мах­нув шля­пой, они на­ча­ли схо­дить­ся».

Ар­ши­ак на­пи­сал про­сто:

«Пол­ков­ник Дан­зас по­дал сиг­нал, под­няв шля­пу»[622].

События развивались стремительно. Дан­зас вспо­ми­нал:

Пуш­кин пер­вый по­до­шел к барь­е­ру и, ос­та­но­вясь, на­чал на­во­дить пис­то­лет. Но в это вре­мя Дан­тес, не дой­дя до барь­е­ра од­но­го ша­га, вы­стре­лил, и Пуш­кин, па­дая, ска­зал:

– Мне ка­жет­ся, что у ме­ня раз­дроб­ле­но бед­ро[623].

Все зри­мо и пре­дель­но ки­не­ма­то­гра­фич­но у Дан­за­са! И все же «Пуш­кин пер­вый по­до­шел к барь­е­ру» - не­точ­ные сло­ва! Они не от­ра­жа­ют ди­на­ми­ку ре­аль­но­го со­бы­тия. Ар­шиа­к выразился точнее:

Пуш­кин в ту же ми­ну­ту был уже у барь­е­ра; ба­рон Гек­керн сде­лал к не­му че­ты­ре или пять ша­гов. Оба про­тив­ни­ка на­ча­ли це­лить; спус­тя не­сколь­ко се­кунд, раз­дал­ся вы­стрел. Пуш­кин был ра­нен[624].

Ины­ми сло­ва­ми, по­эт рва­нул­ся к барь­е­ру и пер­вым за­нял ме­сто на ог­не­вой по­зи­ции. Дан­тес дви­гал­ся к не­му на­встре­чу, ви­дя пе­ред со­бой ду­ло пис­то­ле­та и напряженный взгляд Пушкина. Спус­тя го­ды он опи­шет свое то­гдаш­нее со­стоя­ние в раз­го­во­ре с сы­ном Д. Да­вы­до­ва крайне взвол­но­ван­но и в кра­соч­ных выражени­ях:

буд­то бы он, Дан­тес, и в по­мыш­ле­нии не имел по­гу­бить Пуш­ки­на ...ко­гда со­пер­ни­ки, го­то­вые сра­зить­ся, ста­ли друг про­тив дру­га, а Пуш­кин на­во­дил на Гек­ке­ре­на пис­то­лет, то рас­сказ­чик, про­чтя в ис­пол­нен­ном не­на­вис­ти взгля­де Алек­сан­д­ра Сер­гее­ви­ча свой смерт­ный при­го­вор, яко­бы оро­бел, рас­те­рял­ся и уже по чув­ст­ву са­мо­со­хра­не­ния пре­ду­пре­дил про­тив­ни­ка и вы­стре­лил пер­вым, сде­лав че­ты­ре ша­га из пя­ти, на­зна­чен­ных до барь­е­ра. За­тем, буд­то бы це­лясь в но­гу Алек­сан­д­ра Сер­гее­ви­ча, он, Дан­тес, «стра­ха ра­ди» пе­ред бес­по­щад­ным про­тив­ни­ком, не со­об­ра­зил, что при та­ком при­це­ле не достигнет же­лае­мо­го, а по­па­дет вы­ше но­ги. «Lediable s'en est mile» (черт вме­шал­ся в де­ло) - за­кон­чил ста­рик свое по­ве­ст­во­ва­ние, за­яв­ляя, что он про­сит Да­вы­до­ва пе­ре­дать это вся­ко­му, с кем бы его слу­ша­тель в Рос­сии ни встре­тил­ся[625].

Полагают, что Дан­тес стре­мил­ся обе­лить се­бя в гла­зах со­оте­че­ст­вен­ни­ков по­эта и со­чи­нил это оп­рав­да­ние. Но за­чем ува­жае­мому фран­цуз­скому се­на­тору оправдываться перед да­ле­ким пе­тер­бург­ским об­ще­ст­вом? Нет, он не искал справедливости. Им двигала оби­да! Ведь быв­ший ка­ва­лер­гард го­во­рил прав­ду, ко­то­рую ни­кто не хо­тел замечать, а с этим трудно примириться.

Что­бы

оце­нить спра­вед­ли­вость слов Дан­те­са, не­об­хо­ди­мо оз­на­ко­мить­ся с ре­зуль­та­та­ми ме­ди­цин­ской экс­пер­ти­зы, про­ве­ден­ной В.И.Да­лем - близ­ким зна­ко­мым по­эта, пи­са­те­лем, со­ста­ви­те­лем из­вест­но­го тол­ко­во­го сло­ва­ря и во­ен­ным вра­чом, хо­ро­шо раз­би­раю­щим­ся в бое­вых ра­не­ни­ях. Он про­из­вел вскры­тие те­ла Пуш­ки­на:

По ок­руж­но­сти боль­шо­го та­за, с пра­вой сто­ро­ны, най­де­но бы­ло мно­же­ст­во не­боль­ших ос­кол­ков кос­ти, а на­ко­нец и ниж­няя часть кре­ст­цо­вой кос­ти бы­ла раз­дроб­ле­на. По на­прав­ле­нию пу­ли на­доб­но за­клю­чать, что уби­тый сто­ял бо­ком, впол­обо­ро­та, и на­прав­ле­ние вы­стре­ла бы­ло не­сколь­ко свер­ху вниз. Пу­ля про­би­ла об­щие по­кро­вы жи­во­та, в двух дюй­мах от верх­ней, пе­ред­ней око­неч­но­сти чре­сель­ной или под­вздош­ной кос­ти пра­вой сто­ро­ны, по­том шла, сколь­зя по ок­руж­но­сти боль­шо­го та­за, свер­ху вниз, и, встре­тив со­про­тив­ле­ние в кре­ст­цо­вой кос­ти, раз­дро­би­ла ее и за­се­ла где-ни­будь поблизо­сти[626].

Итак, Пуш­кин сто­ял в ата­кую­щей по­зе, для ус­той­чи­во­сти раз­вер­нув­шись впол­обо­ро­та пра­вым бо­ком к про­тив­ни­ку - по­это­му пу­ля по­па­ла ему не в верх бед­ра, а в низ жи­во­та. В сви­де­тель­ст­ве го­во­рит­ся, что «на­прав­ле­ние вы­стре­ла бы­ло свер­ху вниз». По рос­ту про­тив­ни­ки от­ли­ча­лись: Пуш­кин -167 см.[627], Дантес - 182 см. При­мем во вни­ма­ние и то, ка­кое рас­стоя­ние их раз­де­ля­ло в мо­мент вы­стре­ла - один­на­дцать ша­гов, то есть семь-во­семь мет­ров. А те­перь за­да­дим­ся во­про­сом: как же дол­жен был дер­жать пис­то­лет че­ло­век вы­со­ко­го рос­та, что­бы с та­ко­го ни­чтож­но­го рас­стоя­ния по­пасть в пах низ­ко­рос­ло­му про­тив­ни­ку? Ведь Дан­тес стре­лял не ху­же Пуш­ки­на. От­вет на­пра­ши­ва­ет­ся сам со­бой - ка­ва­лер­гард соз­на­тель­но це­лил в но­ги. И по­нят­но: ему нель­зя бы­ло уби­вать Пуш­ки­на ни по ка­ким мо­ти­вам - ни по лю­бов­ным, ни по политическим, ни по се­мей­ным. Смер­тель­ный ис­ход ду­эли ста­вил крест на его российской жизни.

Возможно, идея ра­нить по­эта в но­гу об­су­ж­да­лась Гек­кер­на­ми за­ра­нее. Но Дан­тес не имел ду­эль­но­го опы­та и не по­ни­мал сути по­един­ка. Он ис­пу­гал­ся при­сталь­но­го, за­па­даю­ще­го в ду­шу взгля­да по­эта и в по­след­ст­вие да­же не скры­вал это­го, по­то­му что не ви­дел в том ни­че­го за­зор­но­го. Для ев­ро­пей­ско­го, ра­цио­наль­но­го соз­на­ния, не ве­ря­ще­го в Провидение, так ес­те­ст­вен­но бы­ло ис­пу­гать­ся смерти.

Один из не­дав­но ушед­ших от нас ака­де­ми­ков счи­тал, что по­эт ждал, ко­гда ка­ва­лер­гард вы­стре­лит, что­бы за­тем вы­звать его к барь­е­ру и рас­стре­лять в упор. Мысль чу­до­вищ­ная, осо­бен­но не­воз­мож­ная в ус­тах куль­тур­но­го че­ловека! Она вы­да­ет ис­пуг на­ше­го со­вре­мен­ни­ка пе­ред смер­тью, ко­то­рая устанавливает ре­ши­тель­ную грань ме­ж­ду ма­те­ри­аль­ным ми­ром и не­зри­мой ду­хов­ной беспредель­но­стью.

Пуш­кин на­блю­дал за ре­ак­ци­ей Дан­те­са, ис­кал в гла­зах ка­ва­лер­гар­да проблеск ис­ти­ны, внут­рен­не­го спо­кой­ст­вия, то есть все­го то­го, что от­ли­ча­ет дос­той­но­го че­ло­ве­ка от во­ра. Во­ра в са­мом ши­ро­ком смыс­ле, при­сво­ив­ше­го се­бе лишнее - то, в чем он подлинно не ну­ж­да­ет­ся, и к че­му не бы­ла пред­назначена его при­ро­да. («Ска­зоч­ка» Жу­ков­ско­го о вол­ке и пас­ту­хе-стрел­ке по су­ти де­ла о том же). Но Дан­тес ис­пу­гал­ся. Ис­пу­гал­ся, что не по­па­дет в от­но­си­тель­но безо­пас­ную для ра­не­ния, но бо­лее узкую часть бед­ра. Ис­пу­гал­ся, что по­эт за­тем убьет его, по­это­му и вы­стре­лил на опе­ре­же­ние, не дой­дя шаг до барь­е­ра, чуть по­вы­ше в стык ту­ло­ви­ща и ног. По­том он го­во­рил, что черт, вме­шал­ся в де­ло, винил сле­пой слу­чай. Ка­ва­лер­гард так и не по­нял, что черт си­дел в его соб­ст­вен­ном холодном серд­це.